Год Крысы

Постепенно наши репетиции превратились в срачи. Можно было даже музыку не включать, все равно через несколько минут защебечем пустое и перейдем на личности. Я пытался, хоть и не сильно, сдерживать себя, подбирать выражения или как принято говорить – сводить конфликт на нет. Но не тут-то было! Костер специально подстрекал меня, кривлялся и вел себя провоцирующее. Мне хотелось все меньше и меньше проводить время с ним – хоть и короткое, часа три, хоть и редко, раз в неделю – вместе. Парень – молодец, не спорю, привел себя в порядок, но, видимо, забыл, что необходимо держаться в нем. Нельзя один раз сделать хорошо и забить. Нет, выступления – это ремесло, презентация умений. Может, на велосипеде и не забудешь, как кататься, да только чтобы кататься хорошо – необходимо тренироваться. Костер же думал, что раз у нас получилось прогнать программу единожды без сучка и задоринки, то так будет всегда и выступление пройдет еще лучше. Переусердствовал на радостях.

Тайком я стал репетировать один, прикрываясь болезнью. Иначе нагнать форму невозможно. Мучила отдышка, старость не радость. Без второго голоса, конечно, тяжело оказалось. Если бы пришлось так выступать, то… возможно, посильно. Нет, позвать Костера было ошибкой. Со всеми плюсами, со всеми ласковыми воспоминаниями, со всеми отличными продуктивными репетициями, все равно минусы перевешивали. Как и раньше, он пытался брать на себя инициативу, которая от него совсем не требовалось. Биты готовы, текст готов, он мог бы просто читать, получить свои сраные тридцать процентов и вернуться к прежней жизни или начать новую. Ага, так бы он и начал. Одной мыслью о новой жизни он себе ее перечеркнул. От старой отделаться не мог в Новосибирске, вряд ли смог бы в Москве. Там достать чего и пойти колбаситься до утра можно хоть каждый день.

По пути на студию я оглядывался по сторонам, смотря, не идет ли за мной Костер. Поначалу такая мысль казалась бредом – человеку заняться что ли нечем? Но потом я стал слишком часто замечать около своей студии одного и того же человека в черном, такой же комплекции, как и Костер. «Сумасшедший, блять», – думал я. Либо я, либо он.

Чутье меня не подводило. Во время репетиции кто-то постучал в дверь – впервые за десять лет. Остановилось дыхание, я бросился выключать звук. Быть может, соседи – услышат, что стало тише, и уйдут. Так почему же они последние лет пять молчали? Рабочий день, их дома быть не должно. Стук не прекращался, он становился громче и громче. Огромные кулаки ломились внутрь. Я достал из кармана ножик и подошел к двери. Как только я отдернул щеколду, внутрь ворвался Костер. Дверь чуть ли не с петель сорвалась, прилетело мне по лицу.

– Ах, ты, падла! – кричал он, весь потный. – Без меня репетируешь?!

Закружилось зрение, сердце ускорилось. Тяжело дышалось. Столько усилий пришлось прикладывать, чтобы произнести хотя бы слово:

– Костер…

– Вот опять ты из себя обиженного строишь, – продолжал он. – И, блять, не гони мне! Я несколько раз видел, как ты сюда репетировать приходил, все слышно было!

– Костер… – я схватился за грудь, пытаясь разорвать рубашку. Вдохи участились, воздуха становилось все меньше. Блекнул свет от лампы накаливания. Руки не держали, подняться не получалось. Я лег на спину и выл, как собака с простреленной лапой. Костер ходил по студии и кричал. Без остановок повторял: «Ты мразь, ты сука». Что-то не так было со мной, я терял чувство окружающего. Я помнил, что лежал, но почувствовать этого не мог. Никакого пола, никакого воздуха. Что держало мое сознание и дух? Сто процентов не тело. Я ли тянулся руками к Костеру и молил о помощи? По мне ли прилетали его кулаки и ноги? Брызнула кровь, и я потерял сознание. Чернота нависла бескрайним горизонтом и уложила меня в никуда.

Открыв глаза, я обнаружился в больнице. Сбоку от меня сидела Лера с Кирюхой, а с другой стороны приоткрытое окно махало. Палата выглядела удручающе. Слезно-синие стены, окрашенные скрипучие койки. Несколько мужчин с надутыми животами, готовыми лопнуть от прикосновения, пялились в потолок и недоумевали, как они здесь оказались. Раскалывалась голова. Ее, наверное, пока я был в отключке, сняли и засунули под асфальтоукладчик. Мозг вытек, остался только я.

– Лера, привет, – проговорил я через силу – язык щипало. Прикусил, наверное.

– Ты как, Женя? – заботливо спросила Лера.

– Да как в прошлый раз. Припадок?

– Припадок, – подтвердила Лера, – врач только ушел.

– Отлично, – я попытался поднять голову, но пожалел об этом. – Я, честно говоря, не помню, как здесь оказался.

– Ты с Леонидом подрался. Ну, как подрался…

– Он меня побил, да. Блин… Кирюха, ты как? Голова, три уха. Дай папе ручку, – я потянулся к нему и почувствовал, как нежные маленькие отростки щекочут холодную ладонь; а он такой тепленький, приятно. – Спасибо, сына.

– Потом он вызвал скорую, – продолжила Лера, – мне набрал с твоего номера. Я тебе одежду привезла, поесть.

– Он тебе ничего не сказал?

– Извиняться пытался. Но я его даже слушать не хотела.

– И правильно. Давно сидите?

– Пару часов.