Год Крысы

Зазвонил ночью телефон на всю палату.

– Блять, у кого телефон звонит?! – кричал мужик напротив меня.

– Не у меня, – ответил ему дед слева.

– А у кого тогда?!

Я боялся поднимать трубку.

20.

Новость о том, что Алеев отказался исполнять условия заказчика, мы восприняли как объявление войны. Сторона номер один – светлое, неблизкое нам будущее. Где у каждого дурака будет высшее образование, телефон, компьютер, множество прав и минимум обязанностей. Машина, кофе каждый день в стаканчике пластмассовом, круассаны, пять страниц в соцсетях, десять мессенджеров, подписка на Spotify и Apple Music, кэшбэк, новая коллекция Uniqlo. Новая этика, новые правила, завышенный порог обиды, завышенные требования к окружающим, отсутствия себя как части. Культура отмены, свободы выбора – но при этом нельзя быть никем. Партии, блоги, Youtube, общественное мнение – как единственно достоверное. Производство не должно останавливаться, необходимо уничтожить препятствия на его пути. Все, кто оступится – их не станет.

С другой стороны – темное, изведанное до костей в шкафу прошлое. Там люди уничтожали природу, убивали друг друга. Не жалели себя, изнашивались и гнили, травили других. Стояли на своем, зыбучем, падали и тянули за собой остальных. Удар в спину, удар в голову, удар по ногам, ни одного живого места или человека, чтобы дать отпор. И в небе вороны планируют пике прямо в глаза. Где-то посередине стояли мы.

Я морально сдался. Надежда, что нас позовут еще на какой-нибудь схожий проект, померкла. И это все из-за меня. Неправильно я подбирал слова и формулировки, взбесил Алеева на ровном месте, теперь хер получится попробовать снова. Страшно набирать этому человеку, ведь кто знает, какую выходку они могут совершить. С другой стороны, я был целиком на стороне Алеева. Тот характер, что он показывал, отстаивая свою позицию, его аргументы – они казались весомей субординации. При Сергее я этого не скрывал, потому что мы оба понимали, что запросы заказчика слишком большие и затрагивают те области жизни, которые его вообще касаться не должны. Но ладно мое материальное состояние – всегда можно утопиться или прыгнуть с крыши, достаточно дешево, во многих смыслах. Для Сергея же стоял вопрос о репутации и будущем. Человек отвык быть водимым белым воротничком и возвращаться обратно к бумагам, отчетам и тому подобному за копейки, после пятнадцати лет кутежей, нетворкинга и статуса селебрити – ни за что! Тяжело представить, как сложно будет ему принять перемены, как за считанные месяцы он из персоны, с чьим мнением необходимо считаться, станет никем. Инструментом мясным.

Раздул я панику, конечно, знатную. Сергей, благо, возраст, хранил хладнокровие и ручался, что все будет в порядке и подобные конфликты решаются путем долгого и кропотливого диалога, а значит – у нас все на мази.

– Ты не нервничай, – говорил он, – общайся с группой дальше, будто все в порядке. Согласуй рейсы, паспорта и так далее. А я с Оксаной вопрос закрою. Не беда. Давай лучше так – я целиком на себя общение с ней возьму, чтобы ты не переживал, м? Спокойно выполняй свои задачи.

– Давай, спасибо, – Сергей понимал, что видеть Оксану мне – лишний раз глаза мозолить. В грудине сразу колет, глаза радугой закрываются, а потом желтым дымом ядовитым разбегается страх.

Он сдержал свое слово. От Оксаны не было ни привета, ни ответа. Она испарилась из поля зрения, не оставив за собой ничего. Какая радость! Пусть хищник с хищницей бодаются, а меня, собирателя, не трогают. Ее коллеги продолжали со мной общаться, запрашивать платежки; высылали деньги на покупки, просили рекомендации по поводу анонса группы и СМИ, которым было бы интересно взять у них интервью. Это вводило меня в ступор: вопрос с участием группы оставался открытым, а они уже наперед готовились к тому, что они в любом случае выступят. Уверенные, гордые, аж бесит! На запросы я отвечал сухо, формально: «Да, я скину группе» или «Мы обсудим с ними и вернемся с ответом». Дальше разговор не уходил, ибо куда ему идти без подписанного договора? Сергей отнекивался. Говорил: «Не все так просто».

Осень стала тяжелой для нас всех. Друзья ушли в новые начинания, не взяв меня с собой, потому что… я сам не пошел за ними. Трудно себе в таком признаваться. Вслух – вообще невозможно. Никаких радостей на горизонте не виднелось. Семья обо мне вовсе забыла. Вот те на, сам того и хотел – остаться один – чем же я остался недоволен? Очень просто: я не верю, что человек способен по-настоящему желать остаться один, если только он не болен. Одиночество, но с кем-то. Путь назад тем и ценен, что он есть; он – гарантированное спасение от нынешних невзгод. Есть такие, кто свой побег обустраивают и готовят так хорошо, что о настоящей жизни вовсе забывают. А бывают такие, кто верят только в движение вперед. Назад – только в гроб. Наверное, я был одним из них.