По сути, у меня ничего не осталось, кроме работы. Я ее боготворил, лелеял, а в свободное время ненавидел. И себя заодно, что поддерживаю столь нездоровую зависимость. Я бы понял, если бы разбудили в три ночи, заставили бы написать деловое письмо и я бы его, хоть и сонный, написал бы с улыбкой на лице. Так нет же, я материл и того, кто заставил, и того, кому пишу, при том, что он вообще ни при чем и волновать его мое душевное состояние никоим образом не должно.
Может, вот оно? Может, мне необходима помощь? Я же не скрываю, что мне нехорошо, но не признаюсь. Огрызаюсь, ругаюсь, хандрю, нервничаю, паникую, ищу повсюду заговоры… Спросят, все ли хорошо – отвечу: «Могло быть и лучше». Но никто не спросит: «Тебе нужна помощь?». Да и на это я бы ответил: «Нет», чего таить. Тянуло себя измучить, вывести до того предела, что заложен в моем теле.
Вот только зачем? Наверное… наверное, я хочу дать себе понять, той части меня, что не может существовать без работы, без какой-то цели и стремления к жизни, что необходимо беречь себя, но не жалеть. Сейчас же – мы на грани, а так как у нас одна голова на двоих, то падем мы оба, и никогда больше не поднимемся. Нужна помощь, я знаю. Только никого не осталось, кому я могу довериться, с кем я могу поделиться. Нет времени на пьяные вылазки по знакомым, нет времени выводить кого-то на прогулки. Нет ли времени, или я просто не хочу? Скорее, второе. Семьи не осталось, я отвернулся от них и сбежал, никого не осталось. Это конец. Я же не многого прошу, просто пару слов поддержки. Что существует кто-то, кто в меня поверит. Оказывается, если самому в себя не верить, то и другие не будут. Понял я это слишком поздно.
Процесс с «Годом Крысы» двинулся внезапно. Сергей позвонил и сказал:
– Согласовали все. Ничего от группы не надо, так что пиши им смело, давайте подписываться и ускоряться.
Я был очень рад принести хорошую новость Алееву. Поспешил скорее набрать, сказать, что наше слово победило. Но ответа не следовало. Ни на звонки, ни на сообщения. И он куда-то исчез, вместе со всеми остальными. Такую новость Оксане сообщать было нельзя, потому мы продолжали делать вид, что все в порядке. Каждодневно, три раза в день, я пытался дозвониться до Алеева, безрезультатно. Видимо, радоваться мне оставалось одному. Опять.
Сергей не рассказывал, во что ему обошлось договориться с Оксаной. Стоило поднять тему, как он сразу же спрыгивал, хватался за телефон, уходил на встречу. Вскоре я и позабыл об этой истории вовсе. Не хочет рассказывать – ну и пусть, больно надо лезть в технику переговоров другого человека.
Субботним вечером, приветствуя октябрь, нас пригласили на пинг-понг турнир. Владельцы заведения планировали закрыть сезон большим соревнованием деятелей музыкальной индустрии и своих друзей. Я-то в пинг-понг играть не умел, позвали ради приличия, но Сергей – человек способный выигрывать или принимать поражение. Играл он отменно, резко, бодро – прямая противоположность внешнему виду. Сразу лет на пятнадцать молодел. Люди вокруг веселились, пили пиво и коктейли, ели. Я сидел в стороне и курил, пытался отвлечься от рабочего состояния. Подглядывал, как птицы дерутся за еду; как красивые девушки с друг другом общаются и качают длинными ногами. В общем не день, а сказка: сытно, красиво, спокойно.
Обыграв очередного деятеля, Сергей сел рядом и закурил; отпил пивка и раскашлялся. Не в то горло пошло.
– Что думаешь? – спросил Сергей.
– Да много чего.
– Понятно. Я тебе хотел давно кое-что сказать.
– Говори.
– Помнишь, когда мы в бразильской кафешке сидели? Я еще тогда на нервах накричал на тебя?
– Было такое.
– Я извиниться хотел. Неправильно так поступать. Последние дни ты какой-то никакой. Сам не свой.
– Ты хочешь поговорить об этом? – не мог поверить я.
– Ну да, – не понял удивления Сергей. – Я, конечно, твой шеф, но это не значит, что мне на тебя насрать. Мы как-никак давно знакомы, многое пережили.
– Меня штормит что-то последние месяцы, – начал я. – Места себе найти не могу.
– Из-за чего? Из-за Оксаны?
– Нет, в принципе. Может, это от усталости так, и мозг пытается меня окольными путями вывести на отдых? Думаю только о плохом, сплю плохо, в семье все… С отцом чуть было не подрались, с тех пор не общаемся.
– Семья – это важно, – рассудил Сергей. – Мы понимаем это слишком поздно.
– Вот, да и… Я не понимаю, то ли я плохо работаю, что постоянно устаю; то ли перенапрягаюсь. Я постепенно прихожу к выводу, что все, что у меня есть – это ебаные концерты и артисты. Ничего другого, чтобы хоть как-то скрашивало жизнь, заставляло развиваться.
– Ого, и давно ты так думаешь?
– Год, если не больше.
– Охуеть. Что же ты раньше не говорил?
– Я ставил под сомнение. Вдруг это так, загоны. Думал – раз работаю, значит я не так уж плох.
– Наверное, мне стоило почаще тебе говорить, что я без тебя как без рук.
– Спасибо, – улыбнулся я. – Теперь бы от отца такое услышать.