Год Крысы

– Повезло, – расслабился я. – Я думал, несколько дней лежать буду.

– Пару часов сегодня. Тебя сюда неделю назад привезли.

– А как тогда я разговариваю? Я же должен еще какое-то время овощем побыть, таким стонущим.

– Ты раньше в себя пришел, просто истощенным был. На капельницу посадили, видишь?

– Да, – мы долго смотрели с Лерой друг на друга и улыбались. Она осуждала меня за то, что спокойствие в нашей жизни ушло. Или я додумываю чего. Раньше оно как бывало: лежал в кровати поникший, то исчезал в студии ни свет, ни заря, но она всегда знала, что меня можно найти либо там, либо там. Какая-никакая стабильность. Теперь же, когда под удар попало здоровье, она не могла себе позволить дальше оставаться в стороне. – Стыдно мне, Лера.

– Я знаю. Можешь не говорить, я все вижу.

– Угу. Вы с Кирюхой домой идите. Из куртки заначку у меня забери, если санитары не успели все украсть.

Садилось солнце, поднималась луна, и я лежал в раздумьях. Знакомое предвкушение катастрофы. Припадков не случалось несколько лет, и чтобы вот так сразу, на несколько дней. Стоило только забыть о них, они сразу же поспешили напомнить о себе. Я не мог повернуться, закутаться в одеяло от других пациентов. Одиночество стало недосягаемым. «Костер, уебан, ненавижу тебя», – шептал я проклятия для своего первого недруга. Довести до припадка, это же надо! Наверняка был опять угашенный, скотина. Хорошо хоть не зассал скорую вызвать, иначе бы я прямо там умер, как и всегда мечтал – поближе к музыке, подальше от людей. Ноги холодели, одеяло не грело.

Припадок заставил снова уделить время расстановке приоритетов. Я не вечен, это правда. И как бы мы сильно того ни хотели, но смерть все равно возьмет свое. Почему мертвому принадлежит все живое? Абсурд, достойный того, чтобы стать истиной.

К сожалению, после нашей смерти остальные останутся. Мы растем среди них и привязываемся, отпускаем плоды в души, и тот, кто скажет: «После смерти ничего…», – идет нахуй! Люди не умирают. Они становятся слишком близкими после смерти, как никогда раньше. Может, смерть – это просто отказ от материальной оболочки? А после жизнь продолжается, но она перестает быть нам подвластна, и несут ее теперь живые!

Прозвучит гордо, но я – человек творческий, ранимый и слабый. Распахнувший руки когда-то давно тому, что сегодня многим непонятно. Со страхом, куда без него, потому что смотрю далеко, но недостаточно! Мы нечасто говорим близким, как они дороги нам. Бабушкам и дедушкам, отцам и матерям, сыновьям и дочерям, женам и мужьям – слепо верим, что всегда успеется. Мы хотим, чтобы это было так. Мы безответственны. И сколько бы природа нам ни доказывала нашу неправоту, мы все равно продолжаем верить в собственные выдумки! Друзьям и подавно. Время придает друзьям ценность, совершенные дела определяют значимость, но озвучить ее…

Я встал в позу, возомнил себя вечным памятником, за что получил обосранные плечи и разбитый нос. Но скоро я умру и никогда не узнаю, останется ли что-то после меня, кроме добрых слов Леры и сочинений Кирилла в школе на тему «Где работает мой папа». Твой папа – никто, Кирюха. Как бы сильно я ни пытался считать по-другому. Я – смертный, я – больной. Далеко не пример для подражания, способный только пугать; тот, кем можно стать, оступившись единожды. Жизнь – моя жизнь – никогда не имела для меня ценности, пока она не стала ценной для других. И сейчас я так безответственно к ней отношусь. Костер, конечно, ублюдок, но сейчас все, что мне необходимо – выступить, получить гонорар и сделать так, чтобы мой сын не стеснялся говорить о своем отце, чтобы моя жена не давила из себя слезы над могилой. Говорят – станьте лучше для себя. Блять, а если я себя презираю? Для себя я только петлю и яму.

От Феди ничего не слышно. Говорит Москва, ты где? А вдруг они отменили наше выступление? Выскочки зауральские, что с ними дело иметь, пошли они нахуй. Никто их не остановит, им большее дозволено. И что, в суд идти? Так эта бумага наверняка филькина грамота, там высмеют и пошлют куда подальше. Надо соглашаться. Надо соглашаться сейчас на все. На интервью, на съемку, на новую песню, во время выступления боготворить эту чертову летучую мышь с их логотипа… Есть же старая, про Сашу, фаната ЦСКА. Доделать ее день займет, всего лишь день. В смысле всего лишь? У меня их осталось-то раз, два и… Пора перестать быть костью в горле и мешать другим дышать. Я, вот, тяжело дышу, легкие превратились в сгнивший фрукт, потому знаю, как это мучительно. Так почему же я не могу начать делать что-то для других? Никто сам не справится, люди же тупые. И я в этой шайке самый главный, король идиотов.

Я прощу Костера, если надо. Нет, не прощу. Получу деньги, поделим, а потом я ему в сердечко через подмышку со спины засуну. Кто тогда семью растить будет? Так, хватит. Надо начинать жить не ради себя, а ради других. И так всю жизнь включал инфантильного подростка, хватит! Хватит! Что же голос не выходит из головы черный? Подчеркивает, что хочет, наводит меня на размышления бесполезные. Препараты, надо купить препараты.