Казалось бы, область переживала период расцвета, дающего самые твердые надежды на будущее.
Однако уже тогда были кое-какие признаки, дававшие повод к весьма мрачным предположениям.
Прежде всего, из Архангельска исчезли все мало-мальски значительные представители союзных дипломатических миссий.
Уже уехал маркиз Торрета, представитель Италии, уехал серб Сполайкович. Остающиеся «заместители» представляли собою персонажи весьма невысокого ранга в дипломатических сферах.
Военные представители всех стран, наоборот, оставались в полном комплекте, что невольно заставляло предполагать, что все «Северное действо» сводится к определенной части военной операции временного характера, до ратификации мирного договора.
Уход войск Северо-Американских Соединенных Штатов был уже решен бесповоротно, и эти части постепенно оттягивались с фронта. Для руководства эвакуацией в Архангельск прибыл американский генерал Роджерсон. Сначала предполагалось вывезти войска, а затем и тыловые учреждения, передав все имущество русским.
Имея многочисленных друзей в рядах иностранного представительства, я весьма часто, в чисто товарищеских беседах и случайно, узнавал многие подробности политического положения всей Европы, что было невозможно для многих представителей даже правительственных кругов. Отрезанные почти от всего мира трудностями сообщений и стеснениями, скажем просто, английской «диктатуры», мы были положительно политически слепы. Малейшее желание проникнуть за эту завесу вызывало определенное противодействие со стороны английского командования. Связь с Н.В. Чайковским в Париже была слаба и заключалась в письмах, доходивших с редкими курьерами, другие сведения были случайными и проходили через английскую цензуру.
В это же время начали распространяться слухи об армии Юденича, о ее огромной силе, о близости занятия Петрограда. Я имел очень точные данные о предприятии Юденича и не возлагал на него много надежд, а между тем приходится сказать, что судьба этого предприятия могла иметь самые решительные последствия на судьбу Северной области. Какие усилия мы ни прилагали, мы не могли добиться ясных сведений об Юдениче, который находился в это время целиком в зоне английской политики.
Положение в Сибири тоже было далеко не ясно. Как раз в конце апреля из состава правительства в Сибирь сухим путем отбыл князь И.А. Куракин, сдав управление отделом финансов П.Ю. Зубову. Представляя Северное правительство в Омске, князь Куракин должен был координировать наши действия с Сибирью. На его работу мы возлагали много надежд, в особенности в смысле нашего осведомления.
В этой весьма неясной обстановке мы подошли к теплому времени на Севере, когда вместе с таянием снега и горячими лучами солнца начинает просыпаться и человеческая энергия. Мы подошли к началу брожения на фронте.
XI. Май
Факты брожения на фронте вследствие интенсивной пропаганды большевиков уже давно отмечались нашей агентурой, установленной в каждом боевом районе. Имея дело с войсками, сформированными по мобилизации, войсковые начальники постоянно должны были считаться с возможностью вспышек того или иного характера и, собственно говоря, ждали их, что особенно утомляло командный состав и в короткое время истрепывало нервы.
Первою недоброю вестью было восстание одного из батальонов 3-го полка, расположенного на Двине, в Тулгасе.
Причиною восстания было недостаточно осторожное влитие в ряды этого батальона укомплектований из взятых в плен большевиков. Перебив часть своих офицеров, мятежники пытались захватить нашу батарею 1-го артиллерийского дивизиона. Артиллеристы, оставшись верными своему долгу, открыли огонь по мятежникам и отступили, вытащив орудия на руках и присоединив к себе часть пехоты, не примкнувшую к восставшим. Этот эпизод, давший большие потери в офицерском составе, не произвел, однако, особого впечатления ни на английское командование, ни на общественное мнение. Отдаю здесь полную справедливость умелым действиям князя Мурузи, сумевшего не придать особой трагической окраски возмущению.
Гораздо серьезнее было восстание в Пинеге, разыгравшееся несколькими днями позже в 8-м полку.
Поводом к восстанию, как выяснило следствие, была организованная отделом финансов «перфорация денег».
Перфорация была вызвана необходимостью учесть количество денег, обращавшихся в области, и оградить северную казну от громадного притока не имеющих цены денег из советской России.
На деньгах, годных для обращения в области, пробивался особый знак, установленный правительством. Не будучи финансистом, я не берусь судить о целесообразности этой меры, но хочу лишь указать, что правительство заранее предвидело все затруднения, которые она вызовет, и все-таки решилось на нее под давлением насущной необходимости.