Год на Севере. Записки командующего войсками Северной области

2. Уступка ничтожной полосы русской территории, в районе Печеный, для выхода Финляндии в Ледовитый океан.

3. Согласие русского правительства на плебисцит в некоторых уездах Олонецкой губернии, прилегающих к финляндской границе, дабы дать возможность населению свободно присоединиться к Финляндии, если оно того пожелает.

4. Вопрос свободного плавания в Финском заливе.

Остальные пункты касались урегулирования недоразумений с русским казенным имуществом, оставшимся в Финляндии, и еще менее важных вопросов.

Из этих главных четырех пунктов первые два необходимо было разрешить немедленно, последующие два пункта могли быть разрешены лишь в особых комиссиях, после длительной упорной работы.

Я отдаю полную справедливость генералу Юденичу и его сотрудникам в том, что уже одно лишь проектирование этого договора с вполне ясными и установленными требованиями Финляндии составило большую и весьма ценную работу.

Подойти к этому договору, обязывающему Финляндию выступить на стороне белых армий, было весьма нелегко посреди тех интриг и «влияний», которые висели над финским правительством в эту эпоху.

По моим убеждениям и сведениям, относящимся к июню 1919 года, я решительно склонен был принимать договор безоговорочно во всей его полноте.

Как я и предчувствовал еще на Севере, Сибирский фронт был накануне катастрофы. Сибирские армии уже начали в это время отходить на некоторых участках фронта. Сведения, полученные мною в Гельсингфорсе о численности и организации войск Колчака, были обескураживающими. При численности боевых единиц всего в 2–3 сотни тысяч, разбросанных на огромном фронте, армия эта нуждалась буквально во всем. Сведения мои, полученные еще в Архангельске через Усть-Цыльму от правофлангового Сибирского корпуса, подтвердились во всей своей трагической полноте. Оставался еще юг России.

Об этом фронте наши сведения были так скудны, сообщение с ним через всю Европу так трудно, что о Юге мы не знали ничего, а следовательно, и не могли учитывать значение этого фронта в наших проектах и предложениях.

Нам оставалось соглашение с Финляндией. В русских кругах предполагали, что финская армия совместно с силами Юденича, заняв Петроград, выдвинется примерно на линию р. Волхова. Образуя заслон, эти военные силы должны были прикрыть мобилизацию Петрограда и прилегающих к нему уездов. Эта мобилизация должна была дать серьезные военные силы, принимая во внимание населенность столицы и ближайших к ней районов.

При развитии изложенного плана, на Северную армию выпадала боевая задача по занятию линии железной дороги Петроград – Вологда – Вятка – Пермь, обеспечивающей связь с Сибирью.

Отлично зная местные условия и настроение населения, я глубоко верил в полную осуществимость этого плана, но вместе с тем отдавал себе отчет, что силы Юденича абсолютно недостаточны. Юденич без поддержки Финляндии Петроградом овладеть не мог, а его опора на полукрасный Ревель с новоизобретенным эстонским правительством ставила армию в полную зависимость от английской политики, уже находившейся в связи с Советами.

Все это легко было понять в течение тех немногих часов, которые я провел в Гельсингфорсе. Кроме того, положение еще осложнялось тем, что Финляндия была накануне выборов президента. Маннергейм пользовался и огромною популярностью, и заслуженными симпатиями, но за результаты выборов ручаться никто не мог.

Удаление Маннергейма от власти могло свести на нет все проектируемые соглашения и коренным образом повлиять на вопрос выступления Финляндии с нами.

Надо было торопиться с решением. Я имел секретный шифр с собою и почти ежедневно посылал донесения моему правительству через Норвегию. Часть моих телеграмм пропала, другая часть дошла до Архангельска уже после моего возвращения и в таком искаженном виде, что расшифровка была невозможна.

Кто и что было причиной этой невозможности иметь телеграфную связь с Севером? В течение всей зимы мы постоянно обменивались телеграммами с Швецией, Англией и Францией. Затруднений не было никаких. И вот теперь, когда от моих донесений зависела судьба всего Северного края, мои телеграммы пропадали и искажались. Ясно, что в этом участвовали какие-то политические силы. Судя по отношению англичан к моей поездке на Север и по разговорам моим с Гофом, я невольно и здесь подозревал преднамеренное отношение к телеграммам, идущим из Гельсингфорса, да той части телеграфа, которая была под английским контролем.

В тот же день, после моей беседы с Юденичем, я был у министра иностранных дел, у военного министра, у начальника Генерального штаба и разных лиц, причастных к работе военного министерства.