Годы странствий Васильева Анатолия

И это все тот же Крупица, спаситель и фантазер, в белой мушкетерской рубашке на небесных рельсах огромного радара или в каких-то шкурах и покрывалах магического ритуала шаманки, надеется волшебным образом обмануть судьбу, вытащить за волосы не просто самого себя, но всех этих — чужих и близких, весь этот тюремный народец: вот именно «атомными» чудесами, последним великим проектом, за который надеется зацепить, на который пытается нанизать — и выживание ученых, и просвещение простолюдинов, и собственное свое хорошо запрятанное отчаяние… Пробить брешь в монолите торжествующего зла и через эту брешь попытаться всем, солидарно выбраться из шарашки-каталажки, заставить это зло обернуться если не добром, то хоть какой-то надеждой… Победить насилие его же лукавством, его влюбленностью в жестокость, его же адским ядерным проектом…

И глобальный проигрыш, предательство любимого ученика, сына, ближайшего друга, которого он соблазнял наивным идеализмом и безоглядной храбростью, соблазнял утопическим проектом. А ученик просто вовремя понял, что надо идти короткой дорогой. К дьявольскому результату дьявольским же путем. Смешной и до слез раздирающий эпизод в парикмахерской (заведующая парикмахерской его жена Катя), куда Крупица приходит вдруг при всех орденах, уже проигравший, уже уходящий, уже поставивший свою жизнь не на ту карту… Не удивляешься, узнав, что в реальной жизни реальный Капица проводит свои последние годы, ловя, приручая и лаская издали свои фантастические и ирреальные шаровые молнии на частной даче.

Так что — опыт тут по сути своей вполне дзенский, чаньский… Другое дело, что все фильмы проекта «Дау» — принципиально разомкнуты, это как бы намеренное «нон-финито», без закольцовки в реальную притчу. Поэтому остается только отслеживать то мгновение истинного раскрытия, почти эпифании, — мгновение, когда в крайнем пределе уродливой телесности, в какой-нибудь откровенной сексуальной сцене дыхание вдруг замирает, время останавливается и ты проваливаешься туда, по ту сторону, в предельное напряжение страсти и предельное молчание пустоты. То мгновение, которое было вершиной художественного и религиозного опыта, проколом времени, чтобы вдруг, мимолетно, оказаться внутри вечности… Тот мгновенный взмах ресниц, который один лишь сохраняет для нас полноту художественного переживания… Не забывайте о мгновении просветления, которое дарит нам учитель, пусть даже ему для этого приходится прямо-таки шарахнуть ученика палкой по голове…

Паноптикум, или Театральность насилия: «Дау» как круговая порука соблазна

Через неделю после премьеры проекта «Дау» в Театре де ля Вилль открылись наконец и залы театра «Шатле», и какие-то его многочисленные служебные коридоры в самых внутренностях этого кита — коридоры, о существовании которых даже не подозреваешь! Страшно люблю театральный взгляд, театральный заход в кинокадре: клаустрофобные театральные упражнения триеровского «Догвилля», тесные комнаты или пленэры с нависающим небом, с низкой, заваленной линией горизонта у Германа… Что-то досказывается самим театральным антуражем, закольцовкой пространств, постоянно перетекающих друг в друга… Замкнутый двор из фильмов «Дау» — двор, где изредка проезжают официальные чекистские машины, где попарно прохаживаются самые пугающие персонажи — надсмотрщики, часовые, сексоты или живущий тут же, где-то внутри стен рабочий персонал. Черные мраморные плиты облицовки, вечный колумбарий памяти и он же — памятник утопической эпохе, комфортабельной шарашке математиков и физиков… Огромные чугунные руки без торса, торчащие из стен, сжимающие в кулаках не только непременные серп да молот, но и раскрытые мозги самих ученых… «Город Солнца»!