Годы в Белом доме. Том 1

После второго завтрака я продолжил свою отповедь и говорил еще час, пока Чжоу неожиданно и буднично не предложил лето 1972 года для президентского визита, как будто осталось только определить сроки. Он добавил, что благоразумнее было бы, если бы мы встретились с советскими руководителями раньше. Зная о советских маневрах вокруг саммита, я ответил, что, хотя встреча на высшем уровне в Москве возможна, визиты должны проходить в том порядке, в каком они организуются – сперва Пекин, потом Москва. У меня не сложилось впечатление, что Чжоу опечалился в связи с этой информацией. Когда я указал на то, что летний саммит, приуроченный близко к нашим выборам, может быть неправильно понят, Чжоу предложил весну 1972 года. Я согласился. Мы закончили в 6 вечера, потому что Чжоу нужно было устроить обед в честь еще одного неназванного гостя (мы узнали позже, что это был северокорейский вождь Ким Ир Сен). Чжоу Эньлаю нравилось работать примерно с 12 дня до раннего утра. Он предложил, чтобы мы встретились вновь после обеда в 22.00 для выработки совместного сообщения о моем визите.

Я вернулся с моими сотрудниками в гостевой дом на ужин. Все китайские официальные лица неожиданно исчезли, и мы остались одни с работниками нашего гостевого дома. Это был мучительный вечер из-за переноса, а затем откладывания заседаний, ночных прогулок к часовым и едва скрываемого беспокойства по поводу того, что еще может случиться. (Все наши стратегические переговоры проходили во время этих прогулок из опасений, что нас могут подслушать.) Насколько нам было известно, китайцы передумали. В конце концов, примерно в 23.15. Чжоу вернулся, его государственный обед завершился поздно. Но вместо того, чтобы заняться коммюнике, мы размышляли в течение часа о будущем Индии и Германии. Он в основном придерживался мнения о том, что Индия была агрессором в отношении Китая в 1962 году; существовала большая опасность того, что аналогичная политика применяется в отношении Пакистана в 1971 году. Он уполномочил Хуан Хуа заняться вместо него выработкой сообщения и затем отбыл.

Но Хуан Хуа не объявился прямо сразу. Необъяснимое ожидание было тем более зловещим, потому что мы говорили не о разработанном коммюнике, а о заявлении из одного-двух абзацев, сообщающем о президентском визите в Пекин. Мы так никогда и не узнали, было ли это сделано преднамеренно, чтобы вывести нас из равновесия, было ли у них заседание политбюро, захотел ли Мао пересмотреть переговоры или, как могло быть вероятнее всего, мы столкнулись с комбинацией всего этого вместе. Наконец Хуан Хуа появился, не сказав ни слова объяснения, вежливый, обходительный, невозмутимый.

Хуан Хуа привез проект коммюнике, которое вызвало немедленное неприятие. В лучших традициях Срединного государства в нем предлагалось принять, будто Никсон напросился на приглашение. Цель была зафиксирована как обсуждение Тайваня в качестве начала нормализации отношений. Я отверг оба предложения.

Мы ни за что не хотели оказаться в Пекине в роли просителей. Мы ни в коем случае не прибыли лишь для того, чтобы обсуждать Тайвань или просто попытаться «нормализовать отношения». Должны были быть рассмотрены и другие вопросы, представляющие взаимный интерес. Хуан Хуа, сделав мудрый, практичный и характерный жест, предложил отложить выработку проекта и каждому рассказать откровенно своему партнеру, в чем заключаются его потребности. Совершенно ясно, что ни одна сторона не хотела оказаться в роли просителя; ни в чьих интересах было давать понять, что повестка дня будет односторонней. Мы потратили два часа на это. Я объяснил наши озабоченности в связи с принципиальными и внутренними требованиями; мы ни за что не хотим выглядеть в роли выпрашивающих приглашение; Тайвань не может быть единственной темой повестки дня. Хуан Хуа указал на тот удар, который окажет это объявление на китайские народные массы. Редко переговоры бывают настолько откровенными, и почти никогда без потенциального противника. Примерно в 1.40 ночи Хуан Хуа предложил 30-минутный перерыв, во время которого они попытаются выработать язык, приемлемый для нас, и покинули комнату. Мы пошли прогуляться по территории и вернулись ждать их возвращения; в 3.00 ночи мы узнали, что они уехали и не вернутся до 9.00 утра.