Годы в Белом доме. Том 1

В 17.45 по Тихоокеанскому летнему времени я вылетел с президентом на вертолете в Лос-Анджелес. На телеканале «Эн-би-си» в Бербэнке (Калифорния) Никсон появился перед общенациональными камерами и микрофонами и выступил с краткой речью на семь минут:

«Добрый вечер. Я запросил это телевизионное время сегодня, чтобы объявить о важном событии в наших усилиях по созиданию прочного мира во всем мире.

Как я отмечал в целом ряде случаев за последние три года, не может быть стабильного и прочного мира без участия Китайской Народной Республики и ее 750-миллионного народа. Именно поэтому я предпринял инициативы в ряде областей для того, чтобы открыть дверь для более нормальных отношений между нашими двумя странами.

Во исполнение этой цели я направил д-ра Киссинджера, моего помощника по национальной безопасности, в Пекин во время его недавнего мирового турне для проведения переговоров с премьером Чжоу Эньлаем.

Объявление, которое я сейчас зачитаю, обнародовано одновременно в Пекине и в Соединенных Штатах:

«Премьер Чжоу Эньлай и д-р Киссинджер, помощник президента Никсона по национальной безопасности, провели переговоры в Пекине с 9 по 11 июля 1971 года. Зная о выраженном президентом Никсоном желании посетить Китайскую Народную Республику, премьер Чжоу Эньлай от имени правительства Китайской Народной Республики передал приглашение президенту Никсону посетить с визитом Китай в удобное время до мая 1972 года. Президент Никсон принял это приглашение с удовлетворением.

Встреча между руководителями Китая и Соединенных Штатов предназначена для того, чтобы добиться нормализации отношений между двумя странами, а также обменяться мнениями по вопросам, вызывающим озабоченность обеих сторон».

Предвидя всякие неизбежные рассуждения, которые последуют за этим объявлением, я хочу изложить нашу политику в как можно более ясном свете.

Наше действие, направленное на поиски новых отношений с Китайской Народной Республикой, не будет осуществляться в ущерб нашим старым друзьям. Оно не направлено против какой-либо другой страны. Мы стремимся к дружественным отношениям со всеми странами. Любая страна может быть нашим другом, не становясь противником любой другой страны.

Я предпринял это действие в силу своего глубокого убеждения в том, что все страны выиграют от уменьшения напряженности и от улучшения отношений между Соединенными Штатами и Китайской Народной Республикой.

Именно руководствуясь таким духом, я предприму то, что, как я глубоко уверен, станет путем к миру, к миру не только для нашего поколения, но и для будущих поколений на этой земле, на которой мы все проживаем. Благодарю вас и желаю вам спокойной ночи».

Когда Никсон покидал телестудию в Бербэнке, небольшая, но громкоголосая группка приветствовала его, скандируя лозунг «Убирайся из Вьетнама».

За 45 минут до этого полковник Ричард Т. Кеннеди, замещая меня в Вашингтоне, вручил несчастному Воронцову копию выступления Никсона, сопровождаемую нотой, напоминающей Советам о «последовательности событий, которые предшествовали объявлению 15 июля» – весьма прозрачный намек на то, как Советы забавлялись с нами по вопросу о встрече на высшем уровне. В ней подчеркивалась наша готовность поднять отношения с Советским Союзом на новую основу. Прозвучало предупреждение о «серьезных последствиях» в случае, если наши надежды не оправдаются. Все заверения в выступлении и в ноте не могли подсластить горькую пилюлю, выразившуюся в том, что переговорные позиции между Вашингтоном и Москвой изменились.

Никсон и его высокопоставленные сотрудники отправились в ресторан «Перино» в Лос-Анджелесе, где Никсон отметил свой бесспорный триумф. Он медленно двигался к нашему столику в кабинке в углу, наслаждаясь поздравлениями от некоторых посетителей и получая пожелания всего самого доброго от других гостей, кто еще не слышал новости. Мы праздновали ужином с крабами и бутылкой «Шато Лафит Ротшильд» 1961 года. Когда мы уходили, он вновь задержался в холле, останавливая других гостей и представляя меня как человека, который съездил в Пекин, к удивлению нескольких человек, не смотревших телевизор. Это было трогательное зрелище. Никсон не хвастался. Он действовал примерно так, будто не мог толком поверить в то, что сам только что объявил. Робость была взаимной. Никсон всегда чувствовал себя неловко с незнакомыми людьми, а другие гости проявляли робость в общении с президентом. В часы своих побед Никсон был на удивление беззащитен и с нетерпением ждал признания, не будучи в состоянии преодолеть пропасть, при помощи которой он изолировался от своих соотечественников. В этом смысле сцена в ресторане Перино символизировала триумф и трагедию Никсона.