Годы в Белом доме. Том 1

Наступило несколько дней возбужденного состояния – и абсурда. Поздравления сыпались со всех точек планеты. СМИ были почти единодушны в своей хвале. Звучали некие грубые комментарии, и не только со стороны консерваторов, но, что весьма интересно, от немногих американских либеральных критиков, опасавшихся того, что мы без необходимости настраиваем против себя Советский Союз. Но все это утонуло в событии, которое поразило воображение мира. Не было недостатка в советах: некоторые люди настаивали на том, чтобы президент посетил Пекин и Москву в ходе одной поездки; в каждой группе были свои собственные любимые проекты, которые должен был бы осуществить Никсон (завершение войны во Вьетнаме, расширение торговли и т. п.). Но это были хорошие проблемы, если бы так было; ранее нас не забрасывали добровольцы такими предложениями по оказанию помощи в проведении нашей политики.

Страсть к путешествиям на Тайвань в нашем кабинете немедленно сменилась почти неутолимым желанием высокопоставленных официальных лиц посетить Пекин по неожиданно насущным деловым вопросам. Сенаторы и конгрессмены наводнили нас предложениями относительно своих поездок на материк и просьбами о том, чтобы я использовал свои новые контакты для организации встреч с Чжоу Эньлаем. Даже агент певицы из ночного клуба умудрился пробиться с предложением услуг его клиентки для поездки по ночным заведениям Китая. Когда ему было сказано, что в Китае нет ночных клубов, он недоверчиво пробурчал и списал это на неправдоподобное оправдание наглости Белого дома.

На Холдемана давил его шеф, заставляя рассматривать событие как уникальную возможность «продать» Никсона, приукрасив драму, чтобы превратить ее в эпическую поэму. Таким образом, родились во многом апокрифические сказания о посиделках в гостиной Линкольна Никсона, меня самого и Роджерса. Мне дали детальный совет проинформировать прессу относительно сходства между Чжоу Эньлаем и Никсоном. Потребовались героические усилия, чтобы убедить сотрудников Белого дома, запуганных Холдеманом, что история происходит, ее не придумывают и что на этот раз, так или иначе, сдержанность со стороны президента является самой лучшей политикой в области отношений связей с общественностью.

Никсон вначале чувствовал себя не в своей тарелке по поводу того, что похвала пришла так щедро от либеральных кругов, которые он терпеть не мог, и была довольно скупой от консерваторов, к которым он ощущал эмоциональную принадлежность. Но спустя несколько дней и благодаря некоторым усилиям в плане разъяснительной работы даже консерваторы стали признавать возникший потенциал. Главная мрачная нота пришла из Японии, премьер-министр которой Эйсаку Сато был верным другом Соединенных Штатов. Особенно болезненно было доставлять проблемы человеку, сделавшему так много для цементирования дружбы между нашими двумя странами. Объявление о Китае стало известно в Японии как первый «удар Никсона», за которым месяц спустя последовал второй удар программы чрезвычайных экономических мер, в соответствии с которыми был установлен контроль над заработной платой и ценами внутри страны и торговые и валютные ограничения за рубежом.

Армин Мейер, наш способный посол в Японии в то время, был в числе более всего потрясенных. Он слушал объявление по радио вооруженных сил, когда его стригли, и вначале подумал, что ссылка Никсона на слово «Китай» была оговоркой. Как Мейер пишет в своих мемуарах[252], его первой реакцией было чувство горечи по поводу такой бесчувственности. Это была реакция, которую, как он говорит, разделяли многие американцы и японцы в Токио. Однако, «после нескольких дней и недель размышлений» Мейер пришел к заключению о том, что «президент и его помощник по национальной безопасности не могли осуществить все это в какой-то совершенно иной форме, чтобы можно было гарантировать полную реализацию». Мейер выдвинул ряд причин: что японцы были совершенно не способны сохранить тайну, что другие союзные страны (Тайвань, Корея, союзники в Юго-Восточной Азии, НАТО) имеют больше претензий на проведение предварительных консультаций (не говоря уже о Советах), что японская политика не была подорвана в результате нашей политики, но всего лишь была лишена возможности оставаться впереди нас на пути, по которому она начала двигаться задолго до нас, – так как не далее как 22 января 1971 года Сато открыто предложил увеличить торговые связи и контакты между работниками печати с Пекином и начать переговоры на правительственном уровне.