Годы в Белом доме. Том 1

С самого начала мы с Никсоном были убеждены – одни среди высших политических деятелей – в том, что Соединенные Штаты не могут принять советский военный удар по Китаю. Мы придерживались этого мнения еще до каких бы то ни было контактов; попросили подготовить планы на случай чрезвычайной ситуации еще летом 1969 года. Безусловно, это не находило отражения в каком-либо соглашении между Пекином и Вашингтоном – и даже Варшавские переговоры не велись в то время. Все основывалось на трезвом геополитическом расчете. Если бы Москве удалось унизить Пекин и ослабить его до полного бессилия, весь вес советских военных усилий был бы направлен против Запада. Такая демонстрация советской жестокости и американской слабости (или безразличия – результат был бы таким же) содействовала бы выдвижению других советских требований от Японии до Западной Европы, не говоря уже о многих гораздо меньших странах по периметру советских границ. Несомненно, дипломатия «треугольника» требовала подвижности и маневрирования. Нам не было необходимости так или иначе играть мускулами, но, как в дзюдо, следовало использовать вес противника, чтобы подтолкнуть его в нужном направлении. В случае успеха у нас появлялось больше вариантов в отношениях с любой из сторон, чем у них по отношению друг к другу. Всегда также оставался риск противодействия с обеих сторон. Я обобщил эту стратегию в памятной записке Никсону (в октябре, перед второй поездкой в Китай):

«Нам нужна наша китайская политика, чтобы показать Москве, что она не может говорить от имени всех коммунистических стран, что в ее интересах договариваться с нами, что она должна принимать во внимание возможность сотрудничества США – КНР (Китай) – и все это без злоупотребления советской паранойей. Благотворное воздействие на СССР является, возможно, единственным самым большим плюсом, который мы получим от китайской инициативы.

И мы уже получили это. Нет ничего такого, что следует делать китайцам. Наши интересы здесь совпадают, и нам необходимо только продолжать идти по пути, на который мы уже встали. Давление на русских – это то, на что мы никогда не указывали в открытую. Факты говорят сами за себя».

В то же самое время имело место естественное совпадение интересов по некоторым делам между нами и Китаем. Вопреки мнению ученых и других экспертов Китай не изменил свою политику по отношению к нам так заметно лишь для того, чтобы вернуть себе Тайвань, несмотря на его многократные упоминания об этом. Он хотел занять его место в международных делах и показать миру свой престиж и важность. Это обеспечивало бы какую-то безопасность по отношению к советскому давлению и уменьшало бы опасность американо-советского кондоминиума. Я написал Никсону:

«Китайцы хотят снять с себя угрозу войны на два фронта, представить новые расчеты в Москве относительно или нападения, или опоры на КНР и, возможно, сделать СССР более уступчивым в делах с Пекином. Конкретно от нас они хотят заверений о недопущении сговора между США и СССР».

Их мы были в состоянии дать. Они были заложены в нашей инициативе и в наших собственных интересах. Мы шли по туго натянутому канату, мы рисковали. Нам следовало быть осторожными и никогда не склоняться ни в одну, ни в другую сторону, – независимо от каких бы то ни было ударов, – или мы могли бы свалиться в бездну.

Во время моего первого визита я сказал Чжоу Эньлаю, что мы продолжим иметь дела с Москвой, но станем информировать Пекин в деталях о любых пониманиях, затрагивающих китайские интересы, которые сможем достичь с Советами, и будем принимать во внимание китайскую точку зрения. Эти заверения были подтверждены Никсоном в послании Чжоу Эньлаю от 16 июля; мы также приложили текст ознакомительного брифинга по моей пекинской поездке, который я устроил для журналистов 16 июля, – знак внимания, предназначенный для подтверждения нашего интереса к укреплению новых отношений.

Это послание было первым контактом, осуществленным по новому парижскому каналу, согласованному в Пекине, и доставлено оно было 19 июля генералом Уолтерсом китайскому послу Хуан Чжэню. Послания по парижскому каналу готовились моими сотрудниками и мной, после одобрения Никсоном они отправлялись нарочным в Париж членом аппарата ситуационной комнаты и вручались неутомимым Уолтерсом, – который моментально предоставлял нам новый стимул для дополнительных посланий, отправляя нам графические отчеты о его встречах с гостеприимными китайцами. Уолтерс даже превзошел свои собственные высокие стандарты преувеличения при детальном описании атмосферы, окружающей обстановки, конкретных участников событий и кухни. Человек определенных вкусов, Уолтерс потчевал нас байками об экзотических деликатесах, часть из которых он ел только из чувства патриотического долга. Он и Хуан Чжэнь, оба люди военные, вскоре стали обмениваться военными историями с энтузиазмом, который не мог ослабить тот факт, что в нескольких случаях они принимали участие в одних и тех же боевых действиях, только по разные стороны линии фронта.