«Вполне очевидны аспекты, ведущие к эскалации: если китайцы окажутся под давлением со стороны Пакистана для того, чтобы противостоять советским действиям, что они сделают? Если они ничего не сделают, Советы добились важного достижения, – несомненно, одной из их целей является представить китайцев как слабых союзников. Если, с другой стороны, китайцы поднимут ставку, тогда Советы должны будут тоже ответить, чтобы поддержать свое реноме, репутацию надежности, которую им надо будет подкрепить, по крайней мере, еще большим количеством современных вооружений и т. п…
Таким образом, индо-пакистанский конфликт становится своего рода китайско-советским столкновением через посредников».
Зонненфельдт и Хайленд также предсказали, что Советы могут попытаться унизить Румынию, которая была другом Китая. Фактически Советы начали вести войну нервов против этой страны в конце лета. Мы очень активно протестовали против этого, и, может быть, помогли покончить с этой травлей.
Единственный способ защитить слабый росток нашей китайской политики, чтобы он не был растоптан таким сочетанием советского объятия и угрозы, сделать так, чтобы Пекин понял наши действия. Соответствующим образом мы активизировали наши контакты с китайцами через Париж. В период между 1 августа и концом сентября мы обменялись боˊльшим количеством посланий, чем за предыдущие 20 лет. Я использовал свои визиты в Париж на секретные переговоры с Ле Дык Тхо для встреч, тоже секретных, трижды, с послом Хуан Чжэнем. Способный, учтивый ветеран Великого похода, Хуан Чжэнь позже стал первым главой китайской миссии связи в Вашингтоне. Я прилагал большие усилия, чтобы информировать китайцев обо всех наших шагах в отношении Москвы и наших оценках советских намерений. Мы держали Пекин в курсе в связи с неожиданной готовностью Советов к встрече на высшем уровне; за четыре недели проинформировали их о содержании соглашений о предупреждении случайного возникновения войны и по Берлину. Обе стороны обменялись мнениями по поводу ухудшения ситуации на Индийском субконтиненте. Зная о нежелании Китая присоединиться к конференции пяти ядерных держав, мы отвергли предложение Брежнева о проведении такой конференции на том основании, что в ней будет смысл только в случае участия всех сторон.
Конечно, Пекину не предоставлялось никакого права вето в отношении нашей политики или наших действий; ни разу он и не делал таких попыток. Наша цель состояла в том, чтобы добиться того, чтобы китайские руководители поняли суть и характер наших действий, а также наше видение международной обстановки. Китайские руководители как бы с безразличием воспринимали нашу информацию, которую мы им передавали, правильное отношение к событиям, на развитие которых они не могли повлиять. Хотя, несомненно, Пекин предпочел бы, чтобы мы заняли открыто антагонистическую позицию по отношению к Москве, он понял, что наш подход к внешней политике лишен сентиментальности и носит геополитический характер. Мы не были готовы платить за сосуществование ценой баланса сил. Мы были готовы к разрядке напряженности – перед лицом внутренней и зарубежной оппозиции, – но только при том, если Советы откажутся от военного давления и будут демонстрировать политическую сдержанность.
Две другие темы также заполонили новый канал связи через Париж – одна очевидная, вторая скрытая. Тема официальных контактов присутствовала во время второй моей поездки в Китай, куда я отправился для подготовки встречи на высшем уровне. Вскоре ее оттеснил на второй план вопрос, который ранее никогда не обсуждался, но который мы очень остро осознавали: свержение Линь Бяо в Китае. Пертурбации, по всей вероятности, были вызваны резким новым поворотом в политике Китая в отношении нас, так, во всяком случае, говорил Никсону Мао Цзэдун в феврале 1972 года. Они со всей очевидностью отражали глубоко сидящие деформации в китайской политике. Но мы никогда этот вопрос не затрагивали. Вторая моя поездка в Китай обсуждалась во время наших обменов мнениями задолго до моего июльского визита. В июле Чжоу Эньлай был готов к этому, не исключено, для того, чтобы устранить любые возможные ярлыки, прилипшие к секретности первого визита, а, вероятно, он был достаточно опытен, чтобы понимать, что президентская поездка слишком рискованна, пока важные вопросы не урегулированы заблаговременно.