Эти встречи с высшим советским руководством, хотя и ничего не решавшие, позволили получить представление о структуре советской власти. У Брежнева не было государственного поста, но он явно был самым главным человеком; и, тем не менее, как представляется, нуждался в поддержке Косыгина и Подгорного, чтобы политбюро поддерживало его. В любом случае Брежнев устроил большое представление из вовлечения их во все дискуссии, пойдя так далеко, что настаивал на том, что приглашение на ответный визит с советской стороны в Соединенные Штаты – которое входило в коммюнике – упоминало имена его коллег. По военным делам Брежнев как председатель Совета обороны, как представляется, имел исключительные полномочия; поэтому он встречался с Никсоном один для обсуждения вопросов по ОСВ. По Вьетнаму он также, как представляется, имел доминирующий голос, исходя из того, что отношения с Ханоем осуществлялись преимущественно как партийные дела – за исключением одной коллективной попытки нагнать страх на Никсона, во время которой Косыгин продемонстрировал самую большую активность.
Из коллег Брежнева Косыгин производил самое большое впечатление. Хотя он подчинялся Брежневу по степени властных полномочий и не был уполномочен вести определенные переговоры по чувствительным вопросам, он говорил по ним уверенно и всегда с большой точностью. Казалось, он владеет деталями в более полной форме, чем Брежнев. Среди наших собственных специалистов у Косыгина была репутация более либерального человека, чем Брежнев. На основе моего контакта с ним я считал это необоснованным суждением. В качестве премьер-министра он был на оперативном повседневном контроле над деятельностью всего советского правительства – за исключением сферы безопасности и внешней политики. Как следствие, это породило определенный прагматизм. Он явно был заинтересован в западной технологии и мог красноречиво говорить о преимуществах растущей торговли с Соединенными Штатами, хотя никогда не прекращал утверждать, что оказывает нам большую услугу, открывая советский рынок для нашего экспорта. Однако помимо экономической области, по вопросам внешней политики, например, Косыгин поразил меня своим консерватизмом, если даже не косностью. Представлялось, что он как будто почти компенсирует управленческий прагматизм строгим пиететом по отношению к идеологическим делам.
Косыгин был явно более обтесанным и лучше образованным, чем его коллеги. Возможно, благодаря тому, что он привык действовать в верхних эшелонах советской власти на протяжении почти 30 лет. Брежнев, к примеру, по-прежнему оставался партийным чиновником среднего уровня, когда Косыгин вошел в высшую группу 20 или около того советских руководителей. С другой стороны, способность к выживанию у Косыгина вполне могла проистекать из того факта, что он никогда не стремился попасть на самую верхушку власти. Руководители один за другим, начиная со Сталина, ценили его компетентность; никто не видел в нем потенциального соперника. С учетом того, что его главная карьера проходила в правительственной среде, ему недоставало, в любом случае, политической базы внутри партийного аппарата, с которой можно было бы нацеливаться на вершину. В то же самое время Косыгин не смог бы ни приблизиться так близко к верхушке, ни сохранить свое положение там в течение длительного времени, будь он совершенно неопытным в кремлевской политике. Он должен был сыграть одну из ключевых ролей в дворцовом перевороте, в ходе которого был свергнут Хрущев, например. Но его долгожительство сохранялось благодаря тому, что его действия не были направлены на реализацию личных амбиций. Его приверженность долгу ярко проявилась, когда его жена оказалась смертельно больной. Косыгин продолжал заниматься своими повседневными делами, даже стоял на трибуне Мавзолея и принимал парад на Красной площади после того, как ему сообщили о ее смерти.
Косыгин был проницательным в оценке характера – очевидное требование для выживания в советской системе. Брежнев, как представляется, играл на устремлениях, амбициях и слабостях своих партнеров сугубо инстинктивно; Косыгин производил впечатление человека, делающего это на основе умелого расчета. Он даже вдохновил министра торговли Мориса Станса на мечту о том, что они оба могут объединиться как два практичных бизнесмена для урегулирования мировых бед при помощи экономических обменов; множество других американских бизнесменов выходили после встречи с ним в нетерпеливом ожидании перспектив огромных контрактов и, будучи готовыми, со своей стороны, сражаться с неуступчивой администрацией за кредиты и экспортные лицензии. В то же самое время Косыгин был в такой же степени умелым во время Вьетнамской войны, предлагающим радужные перспективы по контролю над вооружениями таким гостям, как Аверелл Гарриман, при условии, что мы закончим конфликт во Вьетнаме на условиях Ханоя.