Годы в Белом доме. Том 2

За Косыгиным закрепилась репутация мрачного человека. И у меня было мало подтверждений наличию у него чувства юмора, которое некоторые наши эксперты обнаружили под холодным внешним видом. Или моя единственная попытка провести легкомысленный разговор провалилась, или юмор Косыгина был слишком тонким для меня. Советы настаивали так же, как и китайцы, чтобы Никсон использовал один из их самолетов для полета по стране, из Москвы в Киев. Как всегда, секретная служба сопротивлялась; как и в Китае, ее возражения в итоге были преодолены. В конце встречи в верхах, после церемонии отъезда в аэропорту Внуково мы сели на борт советского самолета ВИП-класса, который был несколько больше и значительно более показным, чем наш президентский «борт номер один». На виду у всей мировой прессы и к большой досаде наших советских хозяев его двигатели отказывались завестись. Пока готовили резервный самолет, Косыгин ворвался в самолет и сказал: «Скажите, что бы вы хотели сделать с нашим министром авиации. Если вы хотите, чтобы его расстреляли на взлетном поле, мы так и сделаем». И выглядел он так, что серьезно именно это имел в виду. Я попытался разрядить обстановку, сказав о коварстве некоторых предметов. Если роняешь бутерброд, как сказал я, он непременно падает маслом вниз в прямой пропорции со стоимостью ковра. Когда роняешь монету, она всегда откатывается в сторону от уронившего, а не в его направлении. Косыгин не дал себя утешить такими явными попытками сменить ответственного. «Со мной такого не бывало, – сказал он, смерив меня злобным взглядом. – Я ронял монеты, которые катились в мою сторону».

Что касается Подгорного, то его было труднее всего понять, возможно, по той причине, что там отсутствовала глубина для проникновения. Он явно был третьим по влиянию среди наших хозяев, хотя согласно протокольному рангу – эквивалент главе государства – шел впереди Косыгина. Внешне он выглядел, как дедушка, и казался более раскрепощенным, чем его коллеги, хотя постоянное курение отражало реальность, заключающуюся в том, что подъем даже близко к вершине советской пирамиды вызывает громаднейшую внутреннюю напряженность. Он не обладал ни природной силой Брежнева, ни острым умом Косыгина. Он высказывал свое мнение, подчас вмешивался какими-то эксцентричными способами, но никогда не производил впечатления человека, который, как можно было бы ожидать, будет занимать главенствующую позицию, доминировать или оказывать решающее влияние.

Таким было трио, которое противостояло Никсону на большинстве заседаний – особенно на знаменательной встрече по Вьетнаму вечером 24 мая.

Первый раунд переговоров по договору ОСВ: Брежнев и Никсон

К началу встречи на высшем уровне дискуссии по ограничению стратегических вооружений проходили почти три года. Детальные переговоры велись нашей делегацией по ОСВ во главе с Джерри Смитом с большой настойчивостью и умением как в области дипломатии, так и в бюрократическом маневрировании со стороны Вашингтона. Встречи проходили поочередно то в Хельсинки (предпочитаемое место советской стороны), то в Вене (которую по каким-то причинам предпочитал Никсон). Для окончательной фазы переговоров обе делегации встречались в Хельсинки.

Как только возникал тупик на этих официальных переговорах, Белый дом стремился вмешаться по нашему секретному каналу. Обычно Добрынин и я вырабатывали соглашение в принципе по вызвавшему тупик вопросу; делегации затем создавали разработанное техническое воплощение и описывали все это требуемым языком. Впервые это было в мае 1971 года, когда Добрынин и я обговорили прорыв за счет включения наступательных, равно как и оборонительных, ограничений в переговоры по ОСВ. Второй случился во время московских переговоров в апреле 1972 года, когда Брежнев согласился включить баллистические ракеты, базирующиеся на подводных лодках (БРПЛ), в число замораживаемых наступательных вооружений.