Первая проблема – как определять и ограничивать размеры МБР, разрешенных в соответствии с этим соглашением? Замораживание наступательных вооружений запрещало сооружение новых пусковых шахт для межконтинентальных баллистических ракет, но разрешало «модернизацию» МБР. Только те шахты, которые фактически сооружались на время подписания соглашения, могли быть закончены. Эти условия не представляли особых проблем для нас, потому что у нас был только один важный тип МБР, «Минитмены», и мы не строили новых пусковых шахт. Советы, однако, имели два основных типа ракет: легкие МБР – СС-11, которые фактически были больше «Минитмена», – и «тяжелые» монстры – СС-9, с огромной массой полезной нагрузки, эквивалент которым отсутствовал в американском арсенале. Если замораживание МБР давало Советам возможность размещать «тяжелые» ракеты в пусковые шахты, где сейчас размещались СС-11-е, соглашение теряло бы свое значение, и Советы были бы способны создать большое преимущество в массе полезной нагрузки, несмотря на соглашение.
Соответственно, переоборудование шахт для «легких» под «тяжелые» ракеты было запрещено, – но Советы пытались лишить статью оперативного значения, выступая против любого согласованного определения понятия «тяжелый». Американское предложение состояло в том, чтобы никакая ракета с массой полезной нагрузки больше, чем в ракете СС-11, не могла быть установлена в шахтах, в которых до этого содержались «легкие» ракеты. Советы постоянно отвергали это ограничение или любую вариацию на эту тему. Мы подозревали, что они работали над «легкими» ракетами, больше, чем СС-11, но меньше СС-9. В силу этого наша делегация выдвинула другую формулировку, смысл которой состоял в том, что размеры пусковой шахты не могут быть изменены. Это было бы более свободным сдерживанием, чем ограничение по объему самой ракеты, потому что позволило бы Советам увеличить размер своих ракет, используя существующие пусковые шахты более эффективно. Мы также столкнулись с проблемой, так как Пентагон опасался, что запрет на переделку размеров пусковых шахт мог бы помешать переоборудованию наших шахт под ракеты РГЧИН («Минитмен-3»). (Это оказалось ошибкой, но к тому времени мы втянулись в ситуацию, которая, как выяснилось, нам совершенно не нужна была.)
В силу всех этих причин наша делегация внесла предложение, что следует запретить «значительные» увеличения размеров пусковых шахт. Советская сторона согласилась с этим, но отказалась давать определение «значительным»; они прямо отвергли предложение США определить это увеличение как означающее не более чем от 10 до 15 процентов. Наша делегация предложила сделать одностороннее заявление, – которое, разумеется, не было бы обязывающим для советской стороны – о том, что мы понимаем как «значительное» увеличение на 10–15 процентов, именно то, что Советы отказывались принять. Базировать соглашение на одностороннем заявлении, которое Советы отвергли, представлялось слишком рискованным для нас в Белом доме; и поэтому мы вынесли весь этот вопрос на повестку дня встречи на высшем уровне.
Третья проблема о том, как считать БРПЛ, была еще более сложной. Во время моей апрельской поездки было установлено, что Советам будет разрешено 950 БРПЛ на 62 подводных лодках, но оставался открытым вопрос о том, какие типы ракет и подводных лодок будут включены. Советы заняли позицию, согласно которой примерно 30 ракет на устаревающих подлодках Н-класса, равно как и примерно 60 ракет на еще более древних дизельных подводных лодках Джи-класса, были не «современными», а, следовательно, не должны учитываться в общем количестве. Другими словами, они хотели, чтобы примерно 90 устаревающих ракет фактически оказались не затронутыми соглашением.