Годы в Белом доме. Том 2

К несчастью, когда Смит и его коллеги прибыли в аэропорт, новое унижение потрепало еще больше их и так уже взвинченные нервы. Мы направили посольские автомашины, чтобы забрать их. Но по какой-то причине им не дали разрешения на въезд к взлетной полосе. Был ли это преднамеренный советский умысел или тупое исполнение местных правил мелким чиновником – я подозреваю последнее – это означало, что ни один американец не приветствовал Смита после совершения того, что он имел все основания считать главным вкладом в достижение, которым можно гордиться. (Разумеется, все высокопоставленные американцы в Москве были на обеде от имени Никсона для Брежнева, что только усугубляло проблему.) Вместо того чтобы поискать американские машины, Смит попросил своего советского коллегу Семенова помочь выбраться. Смит хотел отправиться в наше посольство, чтобы присоединиться ко мне на брифинге, но советский водитель настаивал на том, чтобы отвезти его в Кремль. Более того, записи Смита для выступления на брифинге находились у другого сотрудника, который отбыл в другой машине в посольство. В Кремле ничего не происходило, поскольку большинство из американской команды отправилось в Спасо-хаус, резиденцию нашего посла, где заканчивался обед и должен был начаться брифинг. Там я откладывал начало брифинга в ожидании Смита, удивляясь тому, что могло с ним случиться. Смит не только должен был присоединиться ко мне на брифинге, но и (я полагал) имел официальные тексты для церемонии подписания.

В Кремле мой сотрудник Питер Родман получил советскую служебную машину и отвез Смита в посольство. Наконец-то появился Смит, разъяренный до невозможности, – и не без причин. Я не смог до сего дня убедить его в том, что то, что случилось, не было преднамеренным действием, а всего лишь результатом серии усугубляющихся ошибок. Участники встречи в верхах были почти так же расстроены его опозданием, как и он сам. Он оказался жертвой честного головотяпства, хотя, следует признать, что в своей практике Администрация Никсона, как правило, наносит такого рода унижение приличным и способным людям обычно случайно, временами преднамеренно. Нет сомнений, но Смит заслуживал лучшего отношения.

Сказав, что со Смитом приключилось, я должен добавить, что несчастья продолжали преследовать его. Ущемленная гордость и гнев так выпирали из него, что он почти превратил брифинг в самый настоящий хаос. Брифинг проходил в кафетерии посольства, недалеко от Спасо-хауса. Я начал, но Смит театральным шепотом проворчал, что он точно не знает, что содержится в договоре. Это вряд ли могло воодушевить прессу, поэтому я прервал свое выступление и вывел Смита в предбанник, чтобы попытаться успокоить его. Едва успев это сделать, я продолжил свое выступление, объясняя общие принципы соглашения. Смит затем продолжил кратким анализом его положений, что было проделано с детальной точностью, чего не хватало в жаркой пропаганде. Времени оставалось только на один-два вопроса, прежде чем все должны были отправиться на церемонию подписания. Макс Френкель из «Нью-Йорк таймс», один из самых способных журналистов, которых я знал, подчеркнул, что он считает обязательным сказать нам, что договор станет провалом в пропагандистском плане, если пресса не сможет задать больше вопросов и прояснить некоторые неоднозначные места, на которые оппоненты, несомненно, обратят внимание.

Церемония подписания прошла довольно гладко, причем советские участники выиграли еще одну ежедневную гонку в зал. Смит вернулся в гостиницу, я отправился в свое жилище в Кремле; сотрудники разбежались попраздновать. Я не видел смысла в продолжении брифинга, который продемонстрирует только дополнительное свидетельство напряженности внутри нашей официальной команды.

Глубоко за полночь позвонил Циглер сказать в том смысле, что Френкель был прав. Вся история с договором по ОСВ выглядела катастрофой. Условия соглашения были слишком технические, напряженность в американской делегации была слишком очевидной. Несколько минут спустя позвонил Мюррей Мардер[106], высказав те же впечатления. Журналисты делают вид, что не вовлечены в свои истории. Это глупость. Проверкой на их профессиональное мастерство является их объективность, независимо от вовлеченности. И самые лучшие журналисты искренне поверили в договор по ОСВ; они хотели присутствовать, когда стартует начало разворота в ядерной гонке вооружений. Они изложили бы правду такой, какой увидели ее, но в этот раз они предоставляли нам любую возможность объяснить эту правду.