Годы в Белом доме. Том 2

Самое серьезное препятствие моей тактике проволочек возникло среди моего собственного аппарата. Для того чтобы потратить как можно больше времени на моей встрече с Громыко, я заставлял Громыко повторять некоторые из его формулировок по нескольку раз подряд, чтобы я мог «получше их уяснить». Питер Родман, который делал запись с нашей стороны, со всей очевидностью посчитал это выражением сомнений в его надежности и постоянно перебивал меня для того, чтобы вручить мне точный текст предложения Громыко, которое он записал дословно с самого первого раза, когда оно было выдвинуто. Мои неоднократные жесты локтем в его сторону не удерживали Питера, когда мы подходили к новому «принципу» в списке Громыко. Я устроил скандал с ним после всего из-за его чрезмерного рвения, так что больше никогда ни он, ни Уинстон Лорд не протягивали мне какой-либо документ в присутствии другой делегации во время переговоров – даже тогда, когда я просил их об этом. Они никогда не были уверены, как они заявляли, действительно ли я хочу этот документ или использую предлог для затягивания времени. В Китае месяцем позже я повернулся к Лорду за каким-то документом, он у него был, но он сделал вид, что его у него нет, чтобы не рисковать попасть еще раз впросак. Я отправился без документа. Питер и Уинстон напрасно умоляли меня выработать систему жестов руками, кодовых слов или даже карточки-подсказки, чтобы они могли знать, действительно ли мне нужно то, что я прошу. В более поздние годы периодические просьбы с моей стороны к Лорду или Родману дать мне какой-то документ вызывали у них приступы смеха, что заставляло главу государства или министра иностранных дел, с которыми я вел переговоры, ошарашенно смотреть на явный полный срыв дисциплины среди моего, как предполагалось, запуганного персонала.

Как оказалось в итоге, этот саммит оказался последней каплей для Садата. 18 июля, шесть недель спустя, он завершил месяцы растущего разочарования Москвой высылкой советских военных советников и технических работников – одно из знаковых событий в недавней ближневосточной истории. Я продолжу обсуждать это в Главе XI.

Вьетнам, в том, что касалось нас, был в той же категории, что и Ближний Восток. Мы считали, что события разворачиваются в благоприятном направлении. Успешная встреча в верхах должна была усилить чувство изолированности у Ханоя. По сути, мы не хотели от Советов ничего больше, кроме молчаливого согласия с нашим односторонним курсом, и успешно шли на пути к этому. Советы, в свою очередь, хотели получить какое-то совместное заявление в коммюнике, частично для того, чтобы успокоить возмущенного союзника, частично потому, что объявили, что изложение противоположных точек зрения, как в шанхайском коммюнике, было «беспринципно». Мы оба, и Громыко, и я, знали, что единственный возможный общий язык мог бы, по всей вероятности, ранить обе стороны, но фактически мы провели два заседания, в субботу после обеда и в воскресенье утром, в тщетной попытке его найти. Поскольку запись явно не предназначалась для Ханоя, не было ничего из назидательной помпезности, присущей встрече на даче. Громыко в своем обычном стиле не выступал с грандиозными речами, он не тратил время на какие-то обвинения. Он, конечно, предпочел бы иметь возможность направить какие-то новые «уступки» Ханою, которые были бы представлены как добытые у нас на встрече на высшем уровне. Но мы не могли ничем помочь ему. Ханой никогда не пошел бы на урегулирование, если бы не убедился, что мы больше не собираемся ни в чем ему уступать. Его следовало лишить всяких надежд на то, что проволочки заставят нас улучшить наши предложения.

В силу этого я резко отверг неоднократные заходы Громыко с настоятельными призывами к коалиционному правительству. Я отметил любопытный факт, заключающийся в том, что Ханой пытается удержать нас во Вьетнаме с тем, чтобы мы свергли Нгуен Ван Тхиеу вместо северных вьетнамцев. Такого никогда не будет. К урегулированию ведут только два пути – военные условия нашего предложения от 31 мая 1971 года (главным образом, прекращение огня, вывод войск США и возвращение военнопленных), которые были подкорректированы 8 мая 1972 года, или общая военно-политическая программа, изложенная в выступлении президента 25 января. Если и тот, и другой подходы не сработают, мы будем добиваться окончания войны военным путем. Громыко не стал обсуждать эти положения.