Никсон также согласился посодействовать шаху в его поддержке автономии для курдов в Ираке. Курдское дело и его трагический исход в 1973–1975 годах выходят, разумеется, за рамки содержания этого тома. В ходе развернувшейся острой полемики и соответствующих публикаций на этот предмет забыли упомянуть о том, что вышедшие публикации были сделаны без каких-либо свидетельств, содержавших подтверждения относительно решений и мотиваций Белого дома. Я постараюсь объяснить это позже[112]
. В 1972 году, в любом случае, все это было в будущем.Польза от решения Никсона по курдам стала очевидной через год с небольшим: только одна иракская дивизия смогла принять участие в ближневосточной войне в октябре 1973 года.
Визит в Тегеран, таким образом, ознаменовал важный шаг в поддержании баланса сил на Ближнем Востоке. Наша дружба с Ираном сослужила нам хорошую службу в те кризисные ситуации, которые вскоре обрушились на нас. Геополитическая важность этой страны должна побуждать любую администрацию на поиски хороших взаимоотношений с любой группой, которой управляет Иран. Но это веление времени не должно претворяться в жизнь, когда при этом игнорируются те, кто были нашими друзьями во времена их мучительных испытаний. Не в интересах нашей страны предаваться мелкому и ретроспективному очернению единомышленников целого поколения или демонстрировать безразличие к их человеческим потребностям в их час мучительных испытаний. Мы были всегда готовы к тому, чтобы шах сотрудничал с нами как друг и союзник на протяжении 37 лет; мы никого не удивим своим осуждением его в настоящее время. Мы не можем всегда гарантировать будущее наших друзей; мы получим больше возможностей обеспечить наше будущее, если станем помнить тех, кто является нашим другом.
Коммунистический мир не мог так легко отделаться от Никсона. На пути домой из Ирана он сделал остановку в Польше, самой большой и самой населенной стране из всех находящихся под господством Советов стран Восточной Европы. Никсона тянула туда смесь ностальгии, влияния внутренней политики и внешней политики. Ностальгия Никсона по Польше возникла из-за того, что в 1959 году она бурно приветствовала его, когда он посетил ее в качестве вице-президента. Он никогда не забывал редкие случаи в его жизни, когда бы вызывал спонтанный энтузиазм. Если что-то подобное этому могло повториться в год президентских выборов, то это, несомненно, не пропустили бы миллионы американских избирателей польского происхождения. И, наконец, то была наша политика поощрения чувств национальной независимости в Восточной Европе. Эта цель привела нас в Бухарест в 1969 году и в Белград в 1970 году. Она же привела нас в Варшаву в 1972 году.
Нет в Европе страны, в которой устремление к национальной независимости так неотделимо от ее истории. Прошлое Польши была настолько же славным, насколько и трагичным, настолько же вдохновляющим, насколько ее страдания были велики. Редко народ сочетал такую высокую приверженность свободе с таким яростным нежеланием подчиняться иностранной власти, с такой донкихотской готовностью постоянно ставить на карту свою свободу в погоне за романтическим представлением о ней. Расположенная на той же самой равнине без естественных границ, что и Россия, но не имеющая буфера, который предоставляли России ее обширные пространства, Польша была втянута в водоворот всех противоборствующих сил в Европе и подвергалась периодическому давлению как со стороны Востока, так и со стороны Запада. Ее собственные границы свидетельствуют о колебаниях исторической фортуны; Польша перемещалась на карте, словно стул по комнате. Ее передвигали к западу или к востоку по мере движения исторических течений. Совсем недавно, еще в 1945 году Польша была фактически передвинута к западу на 241 километр. Россия забрала себе восточные области Польши, а Польше компенсировали в качестве подарка восточные земли Германии. Эта необычная трансформация, делавшая заложником будущее Польши на обоих направлениях, была предпринята по решению держав-победительниц, в котором поляки участия не принимали.