Почти незаметно подходы, однако, стали меняться. Теперь, когда Никсон обратил внимание на торговлю между Востоком и Западом, у некоторых из его бывших последователей возникли сомнения, явно в соответствии с теорией о том, что, если Никсон принимает какую-то идею, то ее надо пересмотреть. В течение четырех лет «Нью-Йорк таймс» подвергала критике администрацию за торговлю с Советами в зависимости от изменений в их международном поведении. Еще 13 сентября 1972 года эта газета полагала, что расширенная торговля «достаточно выгодна для обеих сторон, что ее следовало бы принимать во внимание… в силу ее собственных заслуг, независимо от конкретных второстепенных споров в других сферах». Менее месяца спустя, однако, газета стала склоняться к предложению, что нам следует пытаться увязывать торговлю с изменениями в советской внутренней структуре – намного более амбициозная форма увязки. 6 октября ее передовица все еще высказывала сомнения по поводу перспектив использования экономического давления с целью достижения внутренних перемен, но предупреждала о том, чтобы «реалисты в Кремле» учитывали американское общественное мнение. Но к 25 ноября «Нью-Йорк таймс» полностью изменила свою позицию: «… будет серьезной ошибкой, если американский бизнес, Администрация Никсона или, собственно говоря, советские официальные лица станут с таким рвением расширять советско-американскую торговлю, что забудут сохраняющуюся чувствительность американского народа – и конгресса – к советскому политическому поведению как внутри, так и за пределами границ СССР». «Вашингтон пост», которая когда-то осуждала дискриминацию коммунистических стран как «дорогостоящий анахронизм» и «мышление в духе «холодной войны», теперь хвалила поправку Джексона и вскоре собиралась настаивать на отзыве статуса наиболее благоприятствуемой нации из закона о торговле до тех пор, пока Советы не разрешат еврейскую эмиграцию[116]
.В 1972 году это были всего лишь отдаленные признаки шквала на остальном спокойном небосклоне. В целом американо-советские отношения находились на самом высоком уровне за многие годы. Урегулирование берлинского вопроса, соглашение по ОСВ, советская сдержанность на Ближнем Востоке и во Вьетнаме, а также целая серия соглашений о сотрудничестве технического порядка и идущие переговоры были хорошим предзнаменованием. Тем не менее, тщательно рассчитанный подход Администрации Никсона в отношении торговли между Востоком и Западом мог столкнуться с резкой оппозицией справа в течение последующих нескольких лет, точно так, как она подвергалась нападкам слева в предыдущий период. Как ни парадоксально, но традиционный антикоммунистический настрой правых нашел союзника в антипатии к Никсону слева и растущую озабоченность правами человека.
Еще одну группу можно было услышать после московской встречи в верхах: наших европейских союзников. В течение более трех лет на каждой встрече с каждым европейским руководителем они подталкивали нас на переговоры с Советами. Они равнодушно относились к увязке, были намного впереди нас в торговле Востока с Западом, готовы были к совещанию по европейской безопасности, проявляли всевозрастающее нетерпение в плане скорейшего начала переговоров по взаимному и сбалансированному сокращению вооруженных сил. Тактично – но также и публично – они давали нам знать, считая, что мы не торопимся с улучшением наших отношений с Москвой и что мы идем на ненужный риск развязывания войны.
Неожиданно теперь, когда мы последовали их совету, европейцы продемонстрировали свою шизофрению. Мы услышали, что некоторые европейцы жаловались на «Основные принципы американо-советских отношений», потому что использование фразы «мирное сосуществование» – удивительная критика с учетом того, что аналогичная декларация, подписанная Францией и в договорах Германии, выходила далеко за рамки нашей формулировки. Поднялась шумиха в том плане, что некоторые из наших принципов относительно сдержанности предвосхитили совещание по европейской безопасности – то есть что мы согласились с тем, что наши союзники хотели сами предъявить в качестве уступки.