Годы в Белом доме. Том 2

«Ястреб» тем временем стоял перед необходимостью принятия решения об очередном выводе войск. Цифры были настолько низкими, что, когда настал очередной срок в конце июня, не было никаких возможностей осуществить значимые сокращения. Но Никсон решил объявить о выводе 10 тысяч войск в течение двух месяцев – и попросил Циглера добавить, что больше ни один новобранец не будет отправлен, если сам не вызовется стать добровольцем. Призыв, ставший по большей части главной причиной неспокойствия в студенческих городках, больше не угрожал студентам службой во Вьетнаме; когда вузы возобновили работу осенью, студенческие протесты закончились. Никсон с удовольствием объявил о возобновлении пленарных заседаний на пресс-конференции 29 июня, через день после новостей о выводе войск, за полторы недели до демократического конвента. «Нью-Йорк таймс», как можно было предвидеть, пожаловалась на то, что это совпало с политическим календарем. Я обратил внимание журналиста на то, что эта дата была выбрана Ханоем. Следовательно, только два вывода оказались возможны: или Ханой хотел посодействовать переизбранию Никсона, невероятная перспектива, или же Ханой хотел сохранить возможность урегулирования до выборов. И это было именно так.

Испытание тупика

Возобновление переговоров имело большое символическое значение: оно показало, что Ханой больше не считает само собой разумеющимся ни военную победу, ни поражение Никсона на выборах. Если бы Ханой был уверен в победе, он приурочил бы переговоры к одновременному проведению какого-то впечатляющего нового наступления. Если бы считал, что сможет устроить политическую смерть Никсона, он стал бы затягивать переговоры и опубликовал бы неоднозначные мирные предложения для того, чтобы взбудоражить нашу внутреннюю оппозицию и представить администрацию как препятствие на пути к миру – как он делал это перед «пасхальным» наступлением. То, что Ханой настаивал на возобновлении пленарных заседаний, даже несмотря на то, что они могут совпасть с демократическим конвентом, было демонстрацией растущих сомнений Ханоя по поводу возможности полной победы.

Я все время полагал, что наступление Ханоя закончится серьезными переговорами, что бы там ни произошло. Если бы Ханой хотел победить на поле боя, Никсона заставили бы идти на урегулирование на условиях Ханоя; если бы наступление было остановлено и казалось бы, что вероятный кандидат от демократов сенатор Джордж Макговерн побеждает на выборах, Ханой стал бы выжидать. Он сделал бы ставку в исключительно благоприятных условиях, которые предлагал. (Условия Макговерна были намного лучше для Ханоя, чем он запрашивал на наших секретных переговорах.) Если бы наступление было приостановлено, а Никсон выглядел как вероятный победитель на выборах, Ханой предпринял бы главное усилие для того, чтобы достичь урегулирования с нами. Мое личное предсказание тоже было такого рода: если Никсон будет больше чем на 10 процентов опережать по опросам общественного мнения к 15 сентября, Ханой существенным образом поменяет свою переговорную стратегию и будет стремиться к достижению немедленного урегулирования. Но для того чтобы реализовать этот вариант, Ханой должен выполнить две задачи: он должен был бы выведать наши намерения с тем, чтобы понять наши цели, и попытаться уменьшить разногласия за это время, так, чтобы окончательное соглашение было быстро составлено, если он этого пожелает, за несколько недель, остающихся до выборов.

Я не был согласен с теми сотрудниками моего аппарата, которые считали, что Ханой предпочтет затяжную войну после проведения наступления. Задействовав свои регулярные войска, он обнаружит технически трудным возврат к партизанской войне. Такой курс столкнулся бы также и с психологическим препятствием. Это стало бы признанием того, что после 10 лет кровавых военных действий, которые истощили страну, Северный Вьетнам был вновь на тех же позициях, с которых он начинал действовать. Ханой мог бы принять такую стратегию, если бы все остальное не удалось; он не стал бы ее выбирать при наличии иных вариантов.