Годы в Белом доме. Том 2

Более того, как я продолжил в своей памятной записке, Ханой мог видеть реакцию Москвы и Пекина на предпринятые нами с 8 мая меры разочаровывающе осторожной и ограниченной. Отказ советской стороны отменить встречу в верхах глубоко обеспокоил и рассердил северных вьетнамцев. Перед началом нашей поездки Ханой открыто предупредил (неназванных) товарищей коммунистов не «ставить свои национальные интересы выше интересов мировой революции» (то есть интересов Ханоя). Несколько дней спустя, 21 мая – пока мы находились по пути в Москву – советский представитель дал ясно понять, что Москва понимает, кто имелся в виду; он прямо предупредил, что Ханой занимается «весьма произвольным толкованием» «долга» Советского Союза перед Северным Вьетнамом, и указал на то, что остальной коммунистический мир, включая даже Китай, одобрительно относится к «мирному сосуществованию». Со времени московской встречи в верхах Ханой постоянно, хотя и косвенно, нападал на встречу и достигнутые в ее ходе соглашения.

Наши две встречи на высшем уровне породили чувство изоляции на Севере. Мы видели их воздействие на моральное состояние северовьетнамского руководства, населения и вооруженных сил. И они в большой степени усилили внутренние позиции Никсона, тем самым лишив Ханой ключевого рычага в оказании давления на нас. В июне мы получили первые не очень убедительные намеки на то, что Ханой мог бы принять участие в планировании прекращения огня. В течение лета подтверждения этому стали еще яснее. К середине сентября, как я далее покажу, это стало ясно уже безошибочно.

Моральное состояние в Южном Вьетнаме достигло самой низшей точки после падения Куангчи. Дикие сплетни о том, что Соединенные Штаты согласились передать северную часть страны Ханою, – почти несомненно распространявшиеся коммунистическими кадрами, – были прекращены решением Никсона минировать северовьетнамские порты. С возобновившейся надеждой и целью Нгуен Ван Тхиеу мобилизовал свое население. Мы, на мой взгляд, занимали сильные позиции и могли возобновить секретные переговоры.

Многие рассматривают переговоры как признак слабости. Я же всегда относился в ним как к оружию в борьбе за моральное и психологическое превосходство. Некоторые считают готовность вести переговоры, когда нет никакого давления, ненужной уступкой. Для меня же это средство улучшить стратегическую позицию, потому что чей-то партнер знает, что никто не стоит перед необходимостью идти на уступки. Однако Никсон одобрил заход к Ханою 12 июня не по теоретическим, а сугубо по практическим причинам. Мы предложили организовать закрытую встречу с Ле Дык Тхо 28 июня, когда у меня были свободные выходные дни между поездкой в Китай и пребыванием в Сан-Клементе. Наше послание призывало повторить игры весны прошлого года, когда мы предложили, чтобы секретные переговоры предшествовали пленарному заседанию. Если Ханой следовал бы своему сценарию, требуя вначале провести пленарное заседание перед секретной встречей, мы были готовы принять 15 июля как дату пленарного заседания и 18 июля – секретных переговоров. Никсон предпочел это время, потому что демократический конвент открывался 10 июля. Мы смогли бы объявить, что встреча должна была вскоре состояться, в то время как предпочитаемая мной дата 29 июня была чревата опасностью объявления о провале переговоров до съезда демократов.

Пока мы ожидали ответа Ханоя, два события подчеркнули изолированность Северного Вьетнама.

8 июня я спросил Добрынина, что случилось с миссией Подгорного в Ханое, о которой нам было сказано в Москве. Он ответил, что советская сторона до сих пор ждет официальное приглашение, – объяснение, которое, насколько мне было известно о колючих и строптивых подопечных Кремля, было вполне правдоподобно. В итоге 11 июня, пока я был с кратковременным визитом в Японии, Добрынин сказал Хэйгу о том, что Подгорный отправится в Ханой 13 июня, и попросил нас прекратить бомбардировки Северного Вьетнама во время его пребывания там. Мы ответили, как Никсон сообщил Брежневу, что во время пребывания Подгорного мы не станем бомбить в радиусе 16 километров от Ханоя и 8 километров от Хайфона; никаких других ограничений соблюдаться не будет. 22 июня Брежнев сообщил Никсону, что ханойское руководство выслушало с «большим вниманием» изложение Подгорным американской переговорной позиции; они были готовы возобновить переговоры на деловой основе; они не настаивают на обсуждении только северовьетнамских предложений. Чтобы быть точным, это был тон, который мы никогда ранее не слышали от Северного Вьетнама. Прежде Ханой отвергал любой отход от своих различных «пунктов» как «нерациональный и нелогичный». Письмо Брежнева заканчивалось предложением к Соединенным Штатам определиться с датой возобновления переговоров.