Я встретился с Ле Дык Тхо 19 июля в темной квартире на рю Дарте, 11, служившей местом всех предыдущих, кроме первой, 14 встреч. В маленькой столовой, выходившей окнами в сад, вновь поставили квадратный стол для переговоров, покрытый зеленым сукном. Кое-кто у нас в стране представлял северных вьетнамцев как миролюбивых, исключительно мягких существ, обиженных любой демонстрацией американской силы и стремящихся превыше всего ответить взаимностью на американские проявления доброй воли. Наш опыт свидетельствовал совершенно о противоположном. Мы знали, что северные вьетнамцы бессмысленно вторгались во все соседние страны, что их метод ведения войны частично базировался на терроре. Проявления американской мощи всегда воспринимались ими со всей серьезностью, даже когда они сопротивлялись ей. Демонстрация актов доброй воли, не отражавших существующий баланс сил, воспринималась как признак моральной слабости, даже если они относились к ним с пренебрежением. Они вели себя нагло 2 мая, когда думали, что побеждают. Они были милы и дружественно расположены сейчас, даже несмотря на то, что за это время их гавани были заминированы, а все ограничения на наши бомбардировки были сняты.
Я начал свое выступление с анализа причин того, почему наши предыдущие переговоры потерпели неудачу. Отказ Ханоя сделать отличие между тем, что могло бы быть урегулировано на переговорах, и тем, что следовало оставить на суд истории, гарантировал продолжение войны до самого конца. Я продолжал говорить очень размеренными темпами, используя преимущественно философскую терминологию, с тем, чтобы устранить любую мысль о том, что мы ощущаем прессинг, связанный с приближающимися выборами. Я подчеркнул (хотя сам фактически не верил в это), что наше положение улучшится после выборов; я предупредил, что любая попытка использовать переговоры для оказания воздействия на наши выборы приведет к немедленному их прекращению. Я завершил свое вступительное выступление заявлением об общих принципах. Мы были бы готовы к сосуществованию с Ханоем после войны. У нас нет желания сохранять постоянные базы в Юго-Восточной Азии. Мы не станем навязывать наши предпочтения свободно избранному правительству в Сайгоне. Я воздержался от изложения конкретных предложений.
Ле Дык Тхо провел большую часть переговоров от северных вьетнамцев, что свидетельствовало о серьезности их намерений. Это был совершенно иной «Душка» – таким я его видел только один раз до того, в июле прошлого года, когда он пытался убедить нас выбросить Нгуен Ван Тхиеу во время южновьетнамских выборов. Теперь он был само примирение, как по существу, так и по манере. Он смеялся моим шуткам; он тонко льстил по поводу моего академического образования. Нас не мучили эпической поэмой о героической борьбе Вьетнама за независимость. Вместо этого Ле Дык Тхо настаивал на том, что Ханой готов урегулировать войну в течение первого срока президентства Никсона. Он неоднократно спрашивал, станем ли мы соблюдать любые соглашения, которые будут достигнуты, подписаны или останутся без подписи. Он предпримет «огромные усилия», чтобы эта встреча стала поворотным моментом, как он сказал, при условии, что
После предварительного обмена мнениями в течение какого-то времени я выдвинул наше предложение от 8 мая – опустив, однако, часть, касающуюся увеличения срока, когда Нгуен Ван Тхиеу должен был бы подать в отставку перед выборами. «Душка» отверг это предложение, хотя и без той полемики, столь характерной для прошлого раза. Он повторил стандартное предложение Ханоя о временном коалиционном правительстве, состоящем из трех частей, но откорректировав его в одном отношении: он имел в виду, что, если Тхиеу уходит в отставку, остальное правительство может остаться и даже получать американскую помощь, в зависимости от итоговых переговоров с коммунистами. Наша встреча продолжалась в течение шести с половиной часов – как никогда ранее. Мы договорились встретиться снова 1 августа.