Между тем, у нас также состоялась еще одна встреча с Нгуен Ван Тхиеу. То был индикатор событий в будущем, – хотя мы вновь приняли за тактическое недопонимание то, что в итоге оказалось фундаментальным несогласием. Мы сказали Тхиеу в рабочем порядке, что мы представим во время нашего следующего пленарного заседания из того, что попридержали на встрече 19 июля: предлагаемая отставка Нгуен Ван Тхиеу за два, а не за один месяц до новых выборов. Мы также предложили настоять на том, чтобы прекращение огня вступило в силу после подписания соглашения, вопреки постоянно выдвигавшейся Ханоем позиции о том, чтобы отложить прекращение огня до достижения соглашения по политическим вопросам. Мы хотели избежать западни, в которой принципиальное согласие превратится в обмен пленными за наш уход, давая Ханою свободу рук в деле продолжения войны против Южного Вьетнама.
Хотя Нгуен Ван Тхиеу согласился с предложением об уходе в отставку в своей беседе с Хэйгом 3 июля (предложив, что он может даже согласиться уйти в отставку раньше) и хотя второе условие относительно немедленного прекращения огня казалось нам работающим полностью ему на пользу, он теперь стал возражать против обоих предложений. Он сказал, что мы можем обозначить двухмесячный период для отставки в неофициальном порядке, но не фиксировать в письменном виде. Он увязал прекращение огня с выводом всех северовьетнамских войск в течение трех месяцев. С первым возражением легко можно было обойтись путем предложения нейтральной формулировки и конкретных секретных заверений. Пункт об уходе был новым. С его согласия прекращение огня без вывода войск с ранее занимаемых позиций было предложено открыто 7 октября 1970 года. С его же согласия также мы официально отказались от требования о взаимном отводе войск в нашем секретном предложении от 31 мая 1971 года, и Никсон настаивал на прекращении огня без отвода войск 25 января и 8 мая 1972 года.
Новое предложение Нгуен Ван Тхиеу было невыполнимо. Ханой не захотел бы пойти за столом переговоров на уступки, которые он не сделал на поле боя. После того как вся наша общественная позиция была поставлена в качестве основы на безоговорочное прекращение огня, мы никак не смогли бы выдержать продолжения войны из-за этого вопроса; большинство в сенате выступало против даже увязки одностороннего ухода с прекращением огня. 31 мая 1971 года мы выдвигали предложение, запрещающее инфильтрацию в Южный Вьетнам после прекращения огня. Это имело бы практическое последствие в виде атрофии северовьетнамских войск в Южном Вьетнаме из-за естественного уменьшения численности состава. Даже эта позиция не получила никакой поддержки в Соединенных Штатах, но мы были полны решимости придерживаться ее. Более того, было бы бессмысленно настаивать на своем; это привело бы только к резолюции конгресса, обязывающей нас отказаться от всяческих условий. Но мы не акцентировали внимание на разногласиях с Нгуен Ван Тхиеу, поскольку казалось, что это не имело никакого отношения к зашедшим в тупик переговорам.
Моя встреча с Ле Дык Тхо 1 августа оказалась самой длинной за все время – она продолжалась восемь часов. Я описал ее в памятной записке на имя президента как «самое интересное заседание из всех, которые у нас были». Ле Дык Тхо еще не был настолько готов к урегулированию, чтобы отказаться от тактики открытия встречи с нападок на нашу добрую волю, сосредоточив весь свой огонь на этот раз на нашем объявлении относительно секретных встреч. А затем, после часовых пререканий, «Душка» согласился с неизбежным. Он очень хорошо знал, что не было возможности сохранять факт проведения встреч в секрете, мы были полны решимости предать их огласке, – если, разумеется, он стал бы грозиться прервать переговоры.