Годы в Белом доме. Том 2

Уходя, я сказал Ле Дык Тхо, что мои передвижения находятся под постоянным наблюдением, и трудно сохранить встречи в тайне. Появится слишком много журналистских запросов, на которые мы должны будем отвечать либо уклончиво, либо неправдиво. Поэтому я предложил объявлять о каждой нашей встрече после ее проведения, но не вдаваясь в детали. Когда Никсон рассказал о секретных переговорах в январе, Ханой объявил не без бравады, что он очень неохотно и поддавшись на наши настойчивые просьбы, согласился сохранять конфиденциальность. Теперь, когда его подвергли испытанию, Ле Дык Тхо стал сетовать. Вполне очевидно, что он не хотел терять преимущества проверки нашей позиции в секретном порядке, лишая наш народ надежды, ставя палки в колеса видимой дипломатии. Я сейчас не дал больше ему подобного шанса. Факт проведения переговоров будет предан огласке. На время проведения последующих переговоров мы притупили один из психологических видов оружия в арсенале Ханоя, объявляя о каждой встрече. Фактически же средствами массовой информации не было предпринято ни одной попытки освещать переговоры или отслеживать как мои передвижения, так и передвижения Ле Дык Тхо. Это было симптоматично для широко распространенного цинизма в отношении мирных переговоров. Две стороны объявляли о секретных встречах в течение 11 дней, вкупе с поездкой в Сайгон, все это мало повлияло на повсеместно распространенное убеждение в том, что это лишь маневр избирательной кампании. Никто не объяснял даже, почему Ханой согласился сотрудничать в разыгрывании такой игры.

Я подытожил результаты первой встречи в памятной записке на имя президента:

«Хотя они не сказали ничего из того, что исключало бы их непременный возврат к своим старым позициям, они были настолько позитивны на первом заседании, насколько мы могли рассчитывать, как будто они действительно хотят достичь урегулирования, особенно с тех самых пор, когда мы должны были бы проигнорировать их, скрывая полный пакет, обсужденный с СССР.

Если они начнут действовать, то это будет в направлении прекращения огня вкупе с политическими принципами в духе предложения от 25 января, но это не проявится ранее проведения еще нескольких встреч. Второй вероятной возможностью является их использование переговоров для выработки позиции, согласно которой единственным препятствием на пути к всестороннему урегулированию становится один Тхиеу…»

По возвращении я проинформировал Добрынина и Хуан Хуа о том, что произошло. А в промежутке между встречами случилась еще одна из периодических атак со стороны СМИ, на сей раз на тот счет, что мы преднамеренно подвергаем бомбардировкам северовьетнамские дамбы и угрожаем жизни миллионов людей. Это была одна из постоянных тем антивоенных дебатов, готовых для «кризиса доверия» и подтверждения того, что Администрация Никсона не гнушается идти на любые аморальные действия. Если мы отрицали это, Ханой предъявлял одну-две бомбовые воронки на какой-то набережной; если мы «признавали», что какая-то случайная бомба, нацеленная на ракетную площадку, могла попасть в дамбу случайно, то провоцировали заголовки типа такого, который появился в «Нью-Йорк таймс» 16 июля: «Как бомбить дамбу, не целясь в нее». Никсон на своих пресс-конференциях 29 июня и 27 июля, а Лэйрд 6 июля твердо отрицали, что наша политика была направлена на воздушные налеты на дамбы. Заверения были, конечно, изначально достоверны, иначе все плотины были бы давно уже разрушены. Никсон также спросил 27 июля, почему проявляется такая озабоченность по поводу гипотетических атак на дамбы, когда так мало говорится о ставших бездомными 860 тысячах южных вьетнамцев в результате самого недавнего северовьетнамского наступления. Через несколько недель тема плотин отошла в сторону и больше не появлялась до окончания войны.