Годы в Белом доме. Том 2

На следующий день, 18 августа, вновь в президентском дворце Нгуен Ван Тхиеу вручил мне новый меморандум, на сей раз на четырех страницах, содержащий около 20 предложенных поправок к нашему плану. Примерно 15 из них можно было легко использовать, другие представляли большую проблему. Тхиеу хотел изменить фразу «прекращение огня без перемены места дислокации» на «общее прекращение огня» по причинам, которые никогда не были разъяснены, если учитывать то, что южновьетнамские войска не имели намерения оставаться на месте после прекращения огня. Тхиеу возражал против трехстороннего комитета национального примирения даже в нашем варианте 50 на 50. Как он сказал, это освятит трехсторонний принцип коммунистов; это непременно вызовет сомнения среди населения Южного Вьетнама. Я отреагировал объяснением нашей стратегии в очередной раз. Мы хотели выиграть время. Мы хотели защитить себя от обращения Ханоя к общественности со своими предложениями. Мы всего лишь высказывали то, что предлагали на протяжении более двух лет. Мы всегда заявляли открыто о том, что все составные части, включая коммунистов, будут представлены в избирательной комиссии. Мы на самом деле хоронили идею коалиционного правительства. Ради этих целей мы хотели сохранить некоторые формулировки неоднозначными; мы не могли себе позволить провала переговоров по теологическим причинам. С другой стороны, как я указал, вот уже в четвертый раз, что, если Ханой предложил бы безоговорочное прекращение огня, мы должны были его принять. Тхиеу вновь заявил (с последующей затем иронией) о своей убежденности в том, что северные вьетнамцы боятся прекращения огня, потому что «как только они примут прекращение огня, то никогда не смогут начать снова, и мы будем продлевать политические переговоры вечно». Тхиеу, казалось, более всего опасается, что мы можем пойти на политические уступки; время для прекращения огня касалось его меньше всего. Это было заблуждением: Нгуен Ван Тхиеу выступал против любого аспекта, который приблизил бы урегулирование. В любом случае, мы в итоге решили не менять формулировки по прекращению огня.

Но были более глубинные мотивы неоднозначности поведения Нгуен Ван Тхиеу. Ему было не трудно указывать двусмысленности в переговорных документах, предназначенных для преодоления пропасти между смертельными врагами. Но ни одно из этих выработанных изменений не доходило до сути проблемы, которая для Тхиеу была внутренней и, в конечном счете, включала выживание некоммунистической политической структуры в Южном Вьетнаме: «Мой долг перед народом, армией, политическими группами и национальным собранием заключается в том, чтобы прежде всего не шокировать их». Он должен был убедить свой народ в том, что соглашение не является ни поражением, ни угрозой внутренней стабильности Южного Вьетнама. Для этого ему всегда будет требоваться время. «Даже если примем ваше предложение, мы должны будем изучить вопрос о том, как это объяснить». В этом Нгуен Ван Тхиеу был совершенно прав, и мы должны были прекратить давить на него слишком сильно ради его собственной внутренней стабильности. Но правдой также окажется и то, что приводящий в бешенство переговорный стиль Тхиеу лишил нас реальной проницательности и умения разгадать его мышление.

Только постепенно до нас дошло, что мы столкнулись не с трудностями выработки формулировок, а с фундаментальными философскими разногласиями. Коренное отличие состояло в том, что Нгуен Ван Тхиеу и его правительство были просто не готовы к достижению мира путем переговоров. У них имелось несколько туманных идей, которые сводились к безоговорочной капитуляции со стороны Ханоя. Их не удовлетворяло выживание; они хотели гарантий победы. Они скорее предпочли бы продолжать военное соперничество, чем оказаться перед лицом политической борьбы. Как сказал Банкер 31 августа, когда он, президент и я встретились в Гонолулу для анализа результатов переговоров: «Они опасаются, что они еще не очень хорошо сорганизованы, чтобы соперничать в политическом плане с такой жесткой дисциплинированной организацией».

Но у нас были свои задачи. Мы сражались и страдали четыре года из-за войны, с которой пытались разделаться. Мы приняли почти невыносимые разломы в нашем обществе, чтобы сохранить наши честь и достоинство. Мы прикладывали усилия и убеждали нашу общественность, что единственная вещь, в отношении которой мы никогда не пойдем на компромисс, это навязывание нашему союзнику коммунистического правительства. Но если Ханой согласится принять наше предложение по прекращению огня, мы не сможем ответить бессрочным обязательством продолжать войну ради безоговорочной победы. Если Никсон решил бы по-иному, конгресс превратил бы наш кошмар в реальность и своими резолюциями заставил бы нас выйти из войны без значительных условий, подрывая авторитет американского президентства во всех уголках земного шара.