Годы в Белом доме. Том 2

Банкер вернулся в Сайгон 5 сентября. Имея при себе президентское послание, он наконец-то был принят Нгуен Ван Тхиеу 6 сентября только для того, чтобы услышать, что ответ на наш меморандум будет дан на следующий день. У нас оставалась всего одна неделя до моей встречи с Ле Дык Тхо и всего два дня до моего отъезда в Москву. Я телеграфировал Банкеру, указав, что наши «новые» предложения фактически представляют собой предложение от 25 января с составом избирательной комиссии, – в котором мы всегда заявляли о том, что коммунисты будут представлены в ней, – сформулированное несколько более детально.

7 сентября Нгуен Ван Тхиеу применил теперь ставшую знакомой тактику в отношении Банкера. Он задавал проницательные вопросы Банкеру о нашем проекте и о том, что мы станем делать, если он будет отвергнут. Он слушал, пока Банкер тщательно указывал на поправки, которые мы сделали в нашем предложении в ответ на замечания от Сайгона. У Банкера сложилось впечатление, что Тхиеу согласится, что побудило меня поздравить Банкера с получением обнадеживающих результатов. А потом 9 сентября Нгуен Пху Дык и Хоанг Дык Ня передали Банкеру новый проект, который вызвал дополнительные вопросы. 10 сентября – уже по пути в Москву – я принял большую их часть, попросив предоставить определенную гибкость только в отношении состава комитета национального примирения. 13 сентября, после месяца неопределенности в позиции и за три дня до моей встречи с Ле Дык Тхо, Нгуен Ван Тхиеу вновь отверг наше предложение по составу комитета. Тхиеу отклонил его не потому, что комитет беспокоил его, а потому, что он не был готов к прекращению огня.

Наглость – оружие слабого. Это средство для того, чтобы вызвать смелость в условиях собственной паники. Но все это мне стало яснее сейчас, чем было тогда. В сентябре 1972 года вторая вьетнамская сторона – наш собственный союзник – сумела вызвать у меня бессильный гнев, при помощи которого вьетнамцы всегда третировали более сильных противников. После месяца обменов такого рода Нгуен Ван Тхиеу застрял на вопросе, настолько далеком от финального результата, что мы так никогда и не смогли оправдать для наших людей прекращение переговоров по нему. Если бы стали тянуть резину 15 сентября, а Ханой обратился бы к общественности, то нам пришлось бы стартовать с гораздо худших позиций. Если бы мы приняли поведение Нгуен Ван Тхиеу, вся скоординированная дипломатия пропала бы; мы бы достигли такого состояния, когда наши внутренние критики обвинили бы нас в попустительстве: Тхиеу получил бы абсолютное вето на нашу политику.

Наша стратегия на этот момент представляла собой то, что я отстаивал в своей статье в «Форин афферс» за 1968 год, в многочисленных памятных записках и на проведенных с тех пор переговорах: отделить военные и политические вопросы; урегулировать, прежде всего, военные вопросы (прекращение огня, военнопленные, вывод войск) и оставить урегулирование политических вопросов на переговоры между вьетнамцами, – предоставив нашим союзникам в Сайгоне, которых мы укрепляли так много лет, возможность процветать благодаря их собственным усилиям.

Я объяснял свою стратегию весьма подробно с Нгуен Ван Тхиеу 17 и 18 августа. Я также обрисовал ее в памятной записке Никсону 25 августа:

«1) Мы хотим добиться урегулирования на основе переговоров или, по крайней мере, прорыва в принципе на почетных условиях. Прилагая эти усилия, мы считаем недопустимым навязывание коммунистического правительства или неизбежное его появление.

2) Если разумное решение не представляется возможным, мы хотели бы, чтобы у общественности сложилось самое лучшее представление о предпринятых усилиях. В этом случае мы должны обеспечить, чтобы переговоры прервались из-за непомерных требований другой стороны, и тем самым изолировать тех в нашей стране, кто хотел бы принятия нами позорных условий».