Годы в Белом доме. Том 2

И Ханой, и Сайгон – оба отвергли мою стратегию как раз потому, что она предусматривала компромисс, и потому, что обе вьетнамские стороны по-прежнему стремились к решающей победе. 22 августа Добрынин сказал мне, что Ле Дык Тхо возражает по причинам, на удивление схожим с имевшимися у Нгуен Ван Тхиеу. По Добрынину, Ле Дык Тхо был убежден в том, что все мои формулировки преследовали одну главную цель: прекратить военную фазу войны, определяя тем временем политический исход общими принципами, их претворение в жизнь Ханой должен будет обговаривать на переговорах с южными вьетнамцами «в процессе, который может длиться вечно». И в результате южновьетнамская политическая структура сохранила бы свое существование. Ни одна из сторон не чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы рисковать проявлением любой слабости в требовании полной победы. Обе стороны, как представляется, опасались политической борьбы, которая последовала бы после прекращения огня. Обе стороны изо всех сил стремились сбить меня с шаткой платформы, которую я выбрал, пытаясь предоставить Ханою спасительную политическую формулу для определения урегулирования только военных вопросов и сохранения политической структуры наших союзников.

Ле Дык Тхо пытался заставить меня выйти за пределы формы и заниматься существом вопроса, что фактически подрывало бы позиции Сайгона. Нгуен Ван Тхиеу стремился заблокировать мои уступки по форме, чтобы избежать необходимости оказаться перед лицом прекращения огня, что было его истинной проблемой и что фактически означало вывод американских войск, а в итоге прекращение наших бомбардировок. Таким образом, в конце войны мы смогли, в конечном счете, «объединить» две вьетнамские стороны – в их общей озабоченности в отношении американских целей и, в конце концов, их общей неприязни и недоверии к главному американскому переговорщику.

Если мой анализ был верным, нам нужно было снова сделать некоторые сугубо косметические уступки на встрече 15 сентября, чтобы Ханой не пришел к выводу, будто мы занимаемся затягиванием, и не обратился к общественности с кажущимися примирительными позициями, что подорвало бы нашу поддержку изнутри.

У нас теперь было три стратегических выбора: во-первых, попытаться урегулировать все до наших выборов; во-вторых, довести дело до конца при помощи решительной эскалации сразу же после выборов; в-третьих, продолжать конфликт нынешними темпами в надежде на то, что в какой-то момент на этом пути Ханой сломается и предложит даже еще лучшие условия. Я отдавал преимущество первому пути; Никсон – второму. Он искал по сути такие же условия, что и я, но предпочитал добиваться их решительной демонстрацией силы сразу после получения нового народного мандата. Третий выбор был более воображаемым, чем реально очевидным. Препятствия для продолжения нами нынешнего курса нарастали как внутри, так и вне правительства. В августе Мел Лэйрд, пытаясь снять напряженность в деле с оборонным бюджетом, направил памятную записку президенту с рекомендацией немедленного сокращения на 20 процентов наших дополнительных сил (тех, которые были направлены с момента начала наступления противника), 40-процентного сокращения количества самолето-вылетов и сокращения в поставках боеприпасов. Когда Никсон отказался, Лэйрд вынес предложение даже еще более значительных сокращений начиная уже с 1 января (как было описано ранее). Такого рода нажимы должны были усилиться по мере продвижения бюджетного процесса.

Более того, нас вновь повязали синдромом вывода войск. 29 августа Никсон объявил об очередном выводе 12 тысяч военнослужащих, что привело к сокращению наших войск во Вьетнаме до 27 тысяч человек (это намного ниже того, что мы по-прежнему имели в Южной Корее). Президент и я хотели сделать вид, будто бы численность наших войск больше не изменится, но Ханой сможет убедить нас вывести их, предложив уступки. Пентагон немедленно дал утечку, что он не считает этот вывод окончательным. Через полгода мы, несомненно, столкнулись бы с бюджетным давлением, которое возглавил бы Лэйрд, и требованиями со стороны конгресса и СМИ завершить полный односторонний вывод, тем самым лишив нас еще одного переговорного козыря.

По возвращении конгресса с каникул в январе мы неизбежно столкнулись бы с новым потоком резолюций, определяющих окончательную дату прекращения нашего участия, в лучшем случае на условиях, менее благоприятных, чем те, которых мы могли бы достичь в Париже. Короче, я считал, что Ханой ошибался, когда решил, что Никсон будет намного сильнее после выборов. Если мы не станем ковать, пока железо горячо, до 7 ноября, Ханой не увидит слабость нашей позиции. Мы тогда столкнулись бы вновь с невыносимой смесью затягивания, двусмысленных уступок и периодических военных «ярких моментов», при помощи которых Ханой пытался разбить нас в пух и прах.