Тем временем Вашингтон дал о себе знать. Отношения между Никсоном и мной оказались сейчас настороженными и напряженными. Я знал о его убежденности в том, что моя пресс-конференция 26 октября ослабила наши переговорные позиции. Это было правдой, – хотя я считал, что она спасла переговоры и сплотила общественность. В любом случае, сейчас все это не имело никакого значения; нам приходилось иметь дела с нынешней ситуацией. Скрывшийся в Кэмп-Дэвиде, в окружении только специалистов в области пиара, Никсон по-прежнему был обижен до чертиков, а это приводило к самому темному и, возможно, самому злобному состоянию его умонастроения за все его президентство. Никсон теперь отправил звучавшее жестко указание, совершенно четко обозначенное «не директива – для возможного использования с северными вьетнамцами». Оно выглядело следующим образом:
«Президент очень разочарован тоном, равно как и содержанием последней встречи с Ле Дык Тхо. В данных обстоятельствах, до тех пор, пока другая сторона не демонстрирует такую же готовность быть разумной, какую показываем мы сами, я приказываю вам прекратить переговоры, и мы тогда должны будем возобновить военные действия до тех пор, пока другая сторона не станет готовой к переговорам. Они должны избавиться от мысли, которую они, как представляется, вынашивают, о том, что у нас нет иного выбора, кроме как пойти на урегулирование на их условиях. Вы должны проинформировать их прямо и недвусмысленно о том, что у нас есть другой выбор, и, если они будут удивлены, что президент предпримет жесткие меры, которые он предпринимал перед московской встречей на высшем уровне и перед выборами, они это поймут, особенно сейчас, когда у нас уже прошли выборы, он предпримет любые меры, которые посчитает необходимыми для защиты интересов Соединенных Штатов».
Еще одно сообщение от Холдемана рекомендовало, чтобы я продемонстрировал более суровый вид на следующей телевизионной картинке с Ле Дык Тхо. Другими словами, на улыбки в Париже из Кэмп-Дэвида смотрели хмуро. Я знал из своего опыта, что жесткая риторика не всегда является показателем президентских намерений, а угрозы казались преждевременными всего лишь после двух суток переговоров. Поэтому я воспользовался тем, что было особо упомянуто, что это сообщение не является этакой директивой, и попытался продолжить переговоры.
23 ноября во время очередного 6-часового заседания я сосредоточился на условиях, касавшихся демилитаризованной зоны, с тем чтобы создать правовой барьер проникновению с севера. Ле Дык Тхо предложил псевдоуступку по демилитаризованной зоне в обмен на изменения в других частях соглашения, особенно в политическом разделе, в отношении пленных и американских технических специалистов. Ле Дык Тхо предложил, чтобы мы согласились с фактическим выводом некоторых их войск из самых северных районов Южного Вьетнама в ответ на освобождение политических заключенных. Он отказался назвать нам количество выводимых войск, отклонив мое предложение о цифре в 100 тысяч человек, и ни за что не хотел зафиксировать это обещание в письменном виде. Я расценил этот пакет как значительное ухудшение октябрьского документа, поскольку отступление по статье относительно пленных уравновешивалось всего лишь расплывчатыми обязательствами – в форме некоего «понимания» – вывода не уточненного количества северовьетнамских войск на короткое расстояние через демилитаризованную зону[144]
.