Подлинное решение, включающее возвращение Сианука, требовало баланса сил и перспективы прекращения огня – как это было во Вьетнаме и Лаосе. Не было никакой возможности для того, чтобы Сианук мог возобновить свою балансирующую роль периода до 1970-х годов, до тех пор, пока оставалось только две партии, которые надо было уравновешивать. Как ни парадоксально, но Сианук нуждался в каких-то некоммунистических силах для того, чтобы выжить в Пномпене. Имея перспективу достижения полной победы, кровавым «красным кхмерам» он был бы совершенно не нужен. Начиная с весны 1973 года мы пытались добиться возвращения Сианука на основе прекращения огня. Мы этого хотели; «красные кхмеры» отказывались. Есть документы, подтверждающие (как я продемонстрирую это со всей очевидностью в следующей книге), что мы были готовы, на самом деле стремились, к возвращению Сианука при такого рода обстоятельствах, и что даже начались переговоры на сей счет. Переговоры 1973 года закончились из-за затребованного конгрессом прекращения наших бомбардировок в середине года; на тот момент, будучи уверены в победе, красные кхмеры потеряли всякий интерес к переговорам – и роль Сианука как балансира была обречена.
Моя встреча с Ле Дык Тхо утром понедельника 20 ноября стала первой после состоявшегося 12 октября 16-часового марафона и его эмоционального завершения. Перерыв не пощадил ни одного из нас. Для группы людей, так болезненно подозрительно относящихся к своим коллегам по ханойскому политбюро, Ле Дык Тхо, должно быть, представлялся виновным в непростительном грехе обманутого коварным капиталистом. Опираясь на наше принятие проекта мирного договора, северные вьетнамцы приступили к операциям по захвату территорий. То же самое делал юг. Север понес страшное наказание и, не исключено, невосполнимые потери, когда вывел из подполья свои кадры. Мы воспользовались установленной самим Ханоем конечной датой 31 октября для того, чтобы вырвать у него уступки, которых Ханой, следуя своей обычной переговорной практике, не сделал бы в течение многих месяцев, если вообще когда-либо сделал, и мы совершили это только для того, чтобы северные вьетнамцы в конце всего процесса выдали еще одну серию требований неуточненного масштаба. Я поверил Добрынину, когда он сказал мне, что северные вьетнамцы очень сердиты.
С другой стороны, наша ситуация тоже была далеко не блестящей. Как я и предвидел, когда общие параметры соглашения стали известны, все то, что оставалось от поддержки со стороны конгресса продолжению войны, полностью испарилось. Я всегда считал, что это было заложено в предложении Ханоя от 8 октября. Как только стало ясно, что он
Моя пресс-конференция с «близким миром» предотвратила наше паническое бегство. Но решение публично признать почти готовое соглашение, а не дезавуировать его привело к тому, что мы оказались под давлением, как только переговоры возобновились. Никсон полагал, что наши возможности значительно сократились из-за моей пресс-конференции; я придерживался мнения о том, что предложение Ле Дык Тхо от 8 октября стало поворотным моментом, и что, коль скоро оно было сделано, у нас оставался единственный выбор между тем, чтобы взять в свои руки ход событий, выйдя с собственной программой, или оказаться в ситуации, когда конгресс неумолимо обрежет финансирование. Возможно, доля истины была в восприятии ситуации как Никсоном, так и мною. Тот факт, что мы оба считали, что у нас не остается никаких вариантов, – хотя и по разным причинам, – сильно давил на нас.
Опасения в отношении поведения конгресса основывались не на интуиции, а на фактах. 27 ноября Лэйрд сказал мне, что нет возможности «продолжать это дело прямо сейчас». Он основывал свое суждение на встречах с сенаторами и членами палаты представителей за прошедшие выходные. Лэйрд подтвердил этот вывод на встрече с Никсоном, созванной с объединенным командованием начальников штабов 30 ноября. Ему не возразил ни один из начальников штабов, это подтвердил сам Никсон, который предположил, что прекращение помощи состоится в течение двух недель после начала работы конгресса. По оценкам Джона Лемана, ответственного за связь с конгрессом в моем аппарате, мы утратили в общей сложности три голоса в избранном в ноябре новом сенате, значение чего вырастет из-за снижающегося влияния председателей ключевых комитетов, выходцев с юга. Какими бы ни были причины, мы стояли перед кошмаром, которого я опасался с лета: проведения переговоров с учетом конечного срока возобновления работы сената при отсутствии какого-то дополнительного рычага воздействия на Ханой, чтобы удержать ситуацию под контролем.