Наконец, в субботу, 13 января, на нашей встрече в Сен-Ном-ла-Бретеш проект соглашения был вновь завершен, вместе с пониманиями и протоколами к нему. Две делегации никогда не общались друг с другом вне работы, за исключением коротких обменов любезностями во время перерывов. На первых встречах подавалось не так уж много еды. После этого каждая делегация подавала еду в своей резиденции, но в раздельных столовых помещениях. 13 января 1973 года мы впервые ели как одна группа. Я велел принести еду; вьетнамцы и американцы сели через одного вокруг стола. Ле Дык Тхо и я обменялись тостами за вечный мир и дружбу между нашими народами.
На переговорах, начиная с 20 ноября, произошел ряд изменений. Положение относительно продолжения нашей военной поддержки Сайгона было расширено и разрешало на самом деле неограниченную военную помощь. Слова «административная структура» для описания национального совета национального примирения и согласия были удалены, подчеркивая тем самым его фактическую слабость. Функции совета были еще больше сокращены, поскольку он был лишен каких-то полномочий в деле «поддержания прекращения огня и сохранения мира», которые имелись в более раннем проекте. Демилитаризованная зона была однозначно подтверждена в точных терминах положений, которые ее устанавливали в Женевских соглашениях. Было добавлено одно положение о том, что стороны обязуются воздерживаться от использования Камбоджи и Лаоса для того, чтобы «посягать на суверенитет и безопасность друг друга или других стран». Это положение, направленное на установление убежищ, было предназначено для усиления более раннего положения, требующего вывода иностранных войск. Механизм международного контроля, который был теперь расширен до 1160 человек, был готов приступить к работе в день подписания соглашения. Ряд недопустимых ссылок на Соединенные Штаты был снят; было сделано несколько дополнительных технических корректировок в лучшую сторону. Все важные для выполнения соглашения протоколы и понимания были успешно завершены.
Стоило ли оно того? Были ли правки достаточно значимы для того, чтобы оправдать страдания и горечь последних нескольких месяцев года? Наверное, для нас они не имели особого значения; почти несомненно имели для Сайгона, ради выживания которого и велась, в конце концов, эта война. Со всей очевидностью мы считали октябрьское соглашение вполне приемлемым, иначе бы не стали продолжать работать на его основе. Но жизненная сила любого соглашения зависит от выраженного желания к сотрудничеству сторон. Когда Нгуен Ван Тхиеу стал упираться, мы были обречены на то, что за этим фактически последовало. Мы не могли при всем желании завершить войну, сохранив независимость Южного Вьетнама, навязав неприемлемый мир нашему союзнику. Если бы мы попытались так поступить за последние две недели перед выборами, нас бы справедливо обвинили в разыгрывании политических игр судьбами миллионов. И эта попытка завершилась бы крахом. Как бы то ни было, понадобилось почти три месяца, было внесено 20 правок в текст соглашения, была угроза прекращения американской помощи для получения согласия Нгуен Ван Тхиеу.
Мир, включающий уход американцев, был травматическим событием для южных вьетнамцев. Он свалился на народ, который более десяти лет страдал от коммунистического террора и всяческих бедствий войны. Нгуен Ван Тхиеу должен был старательно подготовить народ и сделать это так, чтобы за ним закрепился штамп вьетнамского националиста. Нгуен Ван Тхиеу должен был приучить свой народ к нашему физическому отсутствию и он должен был закалить их так, чтобы они могли прочувствовать психологическую независимость демонстрацией неповиновения. Тот факт, что его методы были до отвратительного сугубо вьетнамскими, что в ходе их применения он почти разрушил наше собственное внутреннее согласие, не изменил реального положения дел, против чего он так героически сражался, что он был прав по-своему и с учетом реальности того, как он понимал цели Ханоя. Ничто из всего этого не оправдывает его вопиющие, почти маниакальные, тактические приемы и его полное равнодушие к нашим собственным потребностям.