Годы в Белом доме. Том 2

Меня долго мучил один вопрос: если бы я был более внимательным по отношению к Нгуен Ван Тхиеу в октябре, смогли ли бы мы избежать проблем. Не исключено, если бы я подключил его к делу заранее, он имел бы на одну обиду меньше в отношении меня. Но если бы я передал изначальное соглашение от 8 октября Нгуен Ван Тхиеу, его реакция ни в чем не изменилась бы, и поскольку оно еще не было бы откорректировано в лучшую сторону, то он стал бы сопротивляться с еще большей силой. Партизанская война Сайгона против соглашения началась сразу же; улучшения, которые нам удалось выбить в ответ на принятие «глафика», исчезли бы. Ханой опубликовал бы текст соглашения раньше. Мы оказались бы под невыносимым давлением с требованием принять, а наши переговорные позиции были бы ослаблены. Декабрьское выступление Ханоя случилось бы еще раньше, и у нас не было бы стартовой базы, с которой можно было бы вести переговоры. Как ни парадоксально, в силу этого более целенаправленный ход почти несомненно привел бы к гораздо более худшему соглашению, не изменил бы подход со стороны Сайгона, усилил бы раскол внутри нашей страны и увеличил бы риск краха. Заключение соглашения в октябре было бы крайне важно для того, чтобы вся эта мозаика сложилась позже в одно целое посредством того, что неизбежно должно было бы стать хаотичным разрешением этой жестокой войны.

Что касается страданий в декабре, ответственность полностью лежит на Ханое. 69 поправок, которые хотел заполучить Сайгон, какими бы раздражающими они ни были, к тому времени почти все были так или иначе разрешены. Мы были почти на пороге завершения – пока Ханой, по причинам, которые я не вполне понимаю, не принял очевидное стратегическое решение прекратить переговоры. «Улучшение», стоявшее на кону в тот момент, не представляло собой, таким образом, какую-то конкретную спорную статью, а являлось отличием между понятием урегулирования и вообще отказа от урегулирования. Это, на мой взгляд, стоило мук декабря.

Нгуен Ван Тхиеу смягчается

Я вернулся в Соединенные Штаты 13 января, остановившись в Вашингтоне только для того, чтобы захватить Хэйга в поездку в Ки-Бискейн. Попытки службы Белого дома по связям с общественностью принизить меня все еще ощущались. Огромный контингент представителей прессы находился в ожидании, но моему самолету было приказано диспетчерской службой рулить в отдаленный угол авиабазы Хомстед во Флориде, вне видимости даже телескопических линз.

Странная часть моих отношений с Никсоном во время этого периода, как я уже сказал, заключалась в том, что, несмотря на присущую им напряженность, – которую я мог объяснить отношением его помощников и которая просочилась в большую часть их мемуаров, – мы относились друг к другу самым сердечным образом. Этот странный человек, который мог быть таким безжалостным, жестоким и изворотливым при защите своего мирка, был в состоянии проявлять огромную нежность в личном общении. Я доложил Никсону примерно в полночь; мы встретились и провели вместе более двух часов до 2.30 ночи (это было 8.30 утра по моим внутренним часам), обсудили переговоры и долгие тяжкие испытания, из-за которых оказались в нынешней ситуации. Хотя мне не понравились какие-то действия Никсона по отношению ко мне, хотя я возражал против некоторых его тактических ходов, я чувствовал той ночью странную нежность по отношению к нему. Он был вместе с нашей страной в опасные времена. Он приходил к своим решениям какими-то неведомыми путями. Но он удостоил меня своим доверием, и в конечном счете попытался поддерживать мощь и достоинство нашей страны, как себе это представлял, и к тому же революционизировал международную дипломатию. За его свершениями лежит большая мудрость и большие знания. Он получил право на внимание в час триумфа, которое так безжалостно било по нему в час невзгод. И в таком спокойном настроении мы оценили наше положение и вопрос о том, как идти дальше к миру, сейчас столь близкому. Мы общались друг с другом почти что ласковыми словами, как ветераны ожесточенных сражений во время своей последней встречи, даже несмотря на то, что мы оба каким-то образом ощущали, что слишком многое произошло между нами, чтобы мы могли продолжать идти вместе оставшуюся часть пути.

Хэйг собирался отправиться на следующий вечер (14 января) в Сайгон с ультиматумом о том, что мы подпишем документ, если понадобится, и без Нгуен Ван Тхиеу. 15 января Белый дом собирался объявить о прекращении бомбардировок; 18 января должны были объявить о том, что я возвращаюсь в Париж 23 января, чтобы «завершить соглашение». Никсон тем вечером собирался выступить перед страной по телевидению. Официальная церемония подписания министрами иностранных дел должны была состояться в Париже 27 января. Чтобы потрафить Роджерсу, я согласился не присутствовать во время финальной кульминации всех этих усилий. То, за что мы боролись, молились, на что мы надеялись и, возможно, даже ненавидели, – окончание нашего участия в Индокитае и мир – скоро мы будем это праздновать.