Гоголь и географическое воображение романтизма

В подлиннике, карты не в таком порядке <…> в Русском переводе размещение гораздо лучше. Рельеф Европы ведет к горам, распределение прозябений на горах к суждению о земной атмосфере и растительности. Здесь переход к животным, и наконец к человеку[229].

С другой стороны, Полевой указал на ошибки Риттера, особенно – в отношении карты народонаселения, и предупредил, что, будучи большим подспорьем учителям в преподавании географии, карты нуждаются в разъяснениях и уточнениях: «…для них (учителей. – И. В.) должна быть важна только идея Риттера; подробности, они могут и должны сами составить»[230].

Если «Введение» в «Землеведение» Риттера обосновывало философский план географии и давало пример свободного сочетания категорий Непостижимого Зодчего земли с наукой, ее изучающей, то «Карты…» Риттера в переводе Погодина сообщили статье Гоголя ее научно-географический словарь, определили основные аспекты физической географии и указали как на сам картографический метод изучения, так и на последовательность тем в обучении географии, которую Гоголь предложил. Иными словами: «Карты…», в той последовательности, в которой они представлены в русском переводе Погодина, послужили писателю образцом для матрицы в систематизации и распределении географического материала. В этом он последовал совету издателя «Московского телеграфа» Полевого.

Здесь же можно отметить исключительную приверженность к картографическим методам распространения географической информации у переводчика «Карт…» Риттера – Погодина, увлеченность которого наглядными средствами географии передалась и молодому Гоголю, внимательно читавшему погодинский «Московский вестник». Например, в статье «Как писать историю географии» Погодин выдвинул идею представить на картах историю географии, предлагая соотнести ее с постепенным открытием земель:

Очень ясно, кажется, можно бы было представить такую Историю Географии на карте: снимите поверхность с глобуса и разложите ее по Меркаторову изобретению на четверо-угольной плоскости, – вся земля перед глазами. – Означьте первые узнанные, т. е. описанные места каким нибудь самым темным, или самым светлым цветом, – пусть этот самый темный или самый светлый цвет переходит в противный, представляя тем постепенность открытий. Направление открытий можно представить чертами. Время должно оставить для другой карты, или что еще было бы лучше, оставить на той же, ухитрясь как-нибудь приставить годы к градусам, или другим каким-нибудь образом, с объяснительною таблицею на поле[231].

В статье Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии» есть фрагмент о картах просвещения, который восходит к одному «картографическому» предисловию Погодина в «Московском вестнике», однако на его примере можно показать, насколько самостоятельно Гоголь смотрел на идеи, предлагаемые авторитетным изданием. В своей статье, соответственно логике картографического взгляда на землю, писатель развивает мысль о том, что «весьма полезны для детей карты, изображающие расселение просвещения по земному шару. Эта польза превращается в необходимость, когда проходят они Европу» (§ 9). Гоголь советует преподавателю сделать такие карты самому. Эту мысль ему внушила статья «Нечто о Париже (отрывок из письма Дюпена к редактору „Journal des Debats“)»[232], где говорилось о парадоксальном сосуществовании в Париже высокой культуры и поразительного невежества. Статья сопровождалась припиской Погодина, в которой сообщалось, что «г. Дюпень составил карту Франции, на коей разными оттенками цветов белого и черного изобразил степени просвещения, а с оным промышленности и проч.»[233]

Тем не менее Гоголь не следует Дюпену буквально: во-первых, он предлагает сделать карту всего земного шара, а не отдельного региона, как Франции у Дюпена, и, во-вторых, принцип, на основе которого его карта должна быть построена, предполагает, что существует пропорциональная зависимость образованности от природных условий, что в отношении одной страны, той же Франции, не имело бы смысла: