Гоголь и географическое воображение романтизма

…особливо когда об этом напоминала критика. Но критика хоть говори, хоть нет, у наших сочинителей Географии как было расположение географической книги, так и остается, как были в ней факты, так они и перепечатываются снова, с поверхностным прибавлением кое-чего, кое-где[241].

Лучшим учебником по географии Полевой считал учебник Шульгина[242], тем не менее и это издание страдало от многих недостатков старой школы. Полевой считал, что самое определение географии, которое дается в учебниках, не дает представления о ней как о науке: «…наука, описывающая земной шар», «доставляющая познание», но не исследующая, не анализирующая. С другой стороны, продолжал он в критическом запале, если считать, что география является наукой, которая описывает, например, физическую географию, можно ли в этих учебниках найти физическое (геологическое, фитологическое, зоологическое, минералогическое) описание? «Ничего не бывало: Сочинители говорят, что такое мыс, гора, река»[243].

Полевой познакомил с «Землеведением» Риттера будущего издателя «Московского вестника» Погодина. В 1825 г. в рецензии «Московского телеграфа» на осуществленный Погодиным перевод книги П. Ф. Нича о древней географии было сказано, что сочинение Нича принадлежит «к книгам старой школы, когда все достоинство поставляли в многочисленности собственных имен и мало думали о методе, о способах изложения, о собственном взгляде на науку»[244]. Полевой указал на «Землеведение» Риттера как на образец научной географии и поставил перед переводчиком цель: «Пусть Переводчик сделает верный, хороший выбор из Маннертовой и других Географий, пусть расположит его по системе Риттера, и – он окажет важную, большую услугу соотечественникам»[245]. Задача была вряд ли исполнимой, но Погодин принял вызов: он одолжил у Полевого «Землеведение» Риттера, которое, по его записи в дневнике, прочел с восхищением[246]. Несмотря на то что он не стал переводить «Землеведение», а остановил свой выбор на «Шести картах Европы с объяснениями», интерес к географии Риттера он сохранил надолго, в 1835 г. посещал его лекции в Берлине, убеждал министра просвещения С. С. Уварова в состоятельности географии как университетского курса[247]. Этот интерес Погодина отразился и на тематике публикаций в «Московском вестнике», который он стал издавать в 1827 г.

Отводимое для географии место в «Московском вестнике» уступало таковому в «Московском телеграфе», однако «Вестник…» был в глазах молодого Гоголя большим авторитетом[248], что, пожалуй, способствовало более внимательному отношению к его материалам. Установлено, что приводимые в его статье сведения о королевской тюрьме Лондона Кингс-Бенч, торгово-развлекательном центре Пале-Рояль в Париже, а также идею о карте просвещения он почерпнул именно из сообщений в «Московском вестнике»[249]. Тем не менее должно считать, что более важное значение для Гоголя имели две концептуальные для новой географии публикации – глава из «Идей…» Гердера и статья o жителях разных частей света Н. Мёллера, взятая из газеты Шеллинга.

Глава из первой книги «Идей…» Гердера в переводе С. П. Шевырева («Планета, нами обитаемая, есть непрерывная цепь гор, возвышающаяся над поверхностью водною») была напечатана в «Московском вестнике» под знаменательной рубрикой «Науки. География» и создавала значительный философский контекст осмысления дисциплины. Взгляд Гердера в первой книге его труда охватывает всю Землю, которая предстает как Божественное творение и театр человеческой истории: «…природа, своими цепями и реками, напояющими землю, обрисовала грубый, но прочный чертеж для всех ее переворотов»[250]; «…если мы рассматриваем землю, как сцену истории человеческой: то должны согласиться, что Творец весьма мудро не в движении шара положил причину образования гор, но уставил для сего другой закон, нами еще не открытый»[251]. Действующими лицами на сцене истории являются как человек, так и земля – в их взаимодействии: