- Тебе, поди, запрети чего, - тихо усмехнулся царь, опуская свой взгляд.
Вдруг мягкая улыбка озарила уста Иоанна.
- Он не приходит, - тихо выдохнул владыка, прикрывая тяжёлые веки.
Фёдор повёл головой, пытаясь разуметь слова государя.
- Вава не приходит, - мягко молвил царь, и голос его всё же выдал ту надрывную дрожь.
Иоанн сжал кулаки, чуть мотнув головой, упершись кулаком в переносицу, и Фёдор приблизился ко трону, и пал ниц на колени подле владыки, и опустил руку на плечо своего царя.
- Он не мучит меня, - с исповедальной сокровенностью, молвил владыка, - Они все мучат, но не он, не мой добрый Вава. Он не мучит.
Фёдор крепко обхватил царские руки, пытаясь унять ту занимающуюся в них дрожь.
…
Фёдор прекрепко обнял Генриха, хлопнув друга по плечу. Отстранившись, Басманов оглядел Штадена с ног до головы, и от сердца отлегло. Фёдор цокнул и мотнул головой, поглядывая на повязку на пустой глазнице, скрывающую увечье.
Во всём прочем Генрих оправился, крепко стоял на ногах и радушно встретил друга. Они пошли в дом, где Алёна им накрыла, а сама девушка прибрала грязное тряпьё, разбросанное там и тут. Немало кровищи извели они с Генрихом, дабы иметь, что накинуть поверх повязки немца, чтобы убедить какого гостя внезапного, будто бы немец и впрямь загибается.
Генрих всучил Фёдору балалайку, и стоило немцу дважды ударить об стол, Басманов смекнул, какой мотив отбивает Штаден.
Они славно забылись от всех тревог, изрядно выпив, говоря на смешанном наречьи.
Под вечер крестьянские уж отправились спать по своим каморкам. Фёдор глубоко выдохнул, откладывая забаву.
Немец почесал подбородок да поддался вперёд к Фёдору.
- Я нашёл человека, - тихо произнёс Басманов.
Генрих сглотнул, не веря услышанному.
- Скоро ты умрёшь, - радостно произнёс Басманов, поджимая губы.
Генрих крепко прихватил юношу за затылок, и они уткнулись лоб в лоб.
- Спасибо, Тео, - молвил немец со всей сердечностью, на коию был способен.
- Будь готов, хорошо? – шептал Фёдор, крепко цепляясь за руки Генриха.
Немец кивнул.
…
Ночью свершилась расправа над изменником, что сготовил покушение на Генриха. Сыскали бедолагу и впрямь скоро.
Фёдор был его палачом. Басманов вбил крюк в глаз мужика, и волочил по земле, прицепивши край верёвки к крюку, а второй - к седлу своей резвой Данки. Езда не унималась, пока крюк напрочь не оторвал полбашки. Останки были брошены своре бродячих псов.
Когда зверюги глодали кости, небо медленно светлело, и близился час утренней воскресной службы.
Нынче во время богослужения холодные образа взирали на мрачные фигуры опричников.
Кроме царских слуг в соборе не было прихожан.
Отслужив в хоре, Фёдор спустился по лестнице вниз, к ближней братии.
Погода уныло исходила мокрым снегом.
Юноша проводил владыку до самых его покоев, и лишь когда Басманов затворил за ними дверь, царь обратился к Фёдору.
- Ты сегодня пел иначе, - молвил владыка, опускаясь в кресло.
Басманов сглотнул и повёл бровью. Пожав плечами, юноша прошёлся к окну. Его взору простиралось унылое грязное пепелище, в которое обратился Новгород. Юноша опёрся руками на подоконник, прислоняясь головой к холодному камню стены.
- Поведаешь, что гложет тебя? – вопрошал владыка.
Ведомо было царю о вести, сколь скверно Генрих справляется с ранением, как обезумел и изнемог. Тревоги Басманова были взаправду сильны, но были совсем иного толка, и гложили его иные думы, и не смел он ни с кем разделить своих страхов.
Басманов сглотнул. Парень обернулся ко владыке, обхватив себя руками, и с тяжёлым вздохом сел на подоконник.
- Я повидался с Андреем, - молвил Фёдор, - Страшит меня мысль, что его не будет подле… Право, царе, он мне точно брат.
Едва то молвив, Басманов тотчас же проклял трижды свой поганый язык, и с тревогой взглянул на царя.
Иоанн сглотнул, и, сжав кулаки, едва мотнул головой. Фёдор зажал рот себе рукой, сведя брови, на душе сделалось так скверно, так погано.
Иоанн поднялся с кресла, и, проведя рукой по столу, медленной бесплотной тенью приблизился к юноше.
Басманов опустил взгляд, стыдясь своих слов, но царь приподнял подбородок юноши, и направил юношеский лик на себя.
Иоанн осторожно приобнял Басманова. Опричник тотчас же поднялся полностью, отвечая на эти объятия. Царь трепетно гладил Фёдора по плечам, покуда сам Басманов не знал, куда податься.
Преступные признания горели у юноши на языке, но он не посмел молвить не слова. Он пребольно прикусил губу и отстранился.
- Многие прегрешения я прощаю себе, - вздохнул Иоанн.
Фёдор опустился на сундук, упершись локтями на колени и сложив руки замком. Юноша повёл головой к своему владыке.
- И блуд, и пьянство, и гневливость паскудскую. Он, - Иоанн с горькой усмешкой махнул на окно, - Весь город вырезали, как собак – и мою душу ничуть не гложет.
Те слова молвил царь, опустя руку на грудь свою, и вновь горькая усмешка хрипло сошла с его уст.