Гойда

Холоп был мужиком здоровым и мордатым, да видать, его и напоили славно, что уж всяко не ведал страха сцепиться с опричником. Фёдор с большим оживлением глядел, как занимается драка, обходя шумное пиршество, когда крестьянин обрушил Генриха об стол.

Фёдор вытянул полотенце из-под тяжёлого блюда и спешно отёр пот и кровь с лица Штадена. Хлопнув друга по плечу, Фёдор шепнул ему пару слов, вызвав у немца ухмылку. Басманов, верно, чем-то раззадорил наёмника, отчего тот с пущей яростью вернулся в драку.

* * *

Малюта провёл утро в тяжком ожидании. Отчего-то посланные холопы где-то запропастились.

«Привести мальчишку – эдакий труд!» – негодовал про себя Скуратов. Того поймали за руку, как в погребах кувшин обтёр едкой дрянью. В потёмках сырых подвалов и впрямь у него тайник целый был припрятан за рухлядью. Верно, что не впервой сим промышляет мальчуган.

То сразу доложили Малюте, и опричник пригрозил каждому язык клещами вырвать, коли проболтаются о мальчишке. Ой и много ж уговоров применил, чтобы с мальчиком разговориться, чтобы убедить Сёмку Колычёва признаться, кто он и роду какого и кто надоумил его от так вот поступиться.

Лишь когда Скуратов заверил, что он и поручил сберечь мальчишку от гнева царского, токмо тогда и изложил Сёма, как он бежал с усадьбы отцовской. Назвавшись холопом Бельского, воротили мальчишку князю земскому. Иван и надоумил мальчика, как сможет Сёма отомстить за отца своего и за всю кровь неповинную, пролитую на земле русской.

Внимал Скуратов рассказу мальчишки да припоминал наверняка – за Колычёвыми посылали Фёдора Басманова.

«Ты ж у нас воин славный, Федюш, – думалось Григорию. – Неужто с мальчишкой не совладал? И прежде ж рука не дрогнула ни пред детьми, ни пред бабой али стариком, а нынче ж что? Даже сродника своего, Юрку горемычного, и того прирезал… Эдак с чего ты нынче так-то сплоховал?»

Так и думал Скуратов, потирая руки да всё предвидя, как Фёдору придётся пред царём изъясняться. Право, и сам Малюта не прочь послушать – отчего же нынче милость в Басманове проснулась к мальчишке?

Сёму Скуратов прятал от прочих глаз, ибо ведал, что только Фёдор, паскуда, прознает – пиши пропало. Мальчишка и свет божий видывал лишь ночами, а всё прочее время хоронился, где придётся. Знал Малюта, что ежели бить мальчугана, так никакому слову его веры не будет – поди, нехитрое дело, дитё запугать побоями, он тебе и не такое выдаст, да на любой лад. От и ждал нынче Скуратов, как приведут к нему Сёму Колычёва, целёхонького и невредимого. Да отчего-то крестьяне, верно, не торопились.

«Верно, позабыли, так я уж напомню сволочам!» – уж подумал Григорий, вставая с кресла, как вдруг, точно вторя его мыслям, в коридоре послышались спешные шаги.

Скуратов сам отворил дверь. Холоп, мчавшийся со всех ног, опёрся рукой о стену, чтобы не налететь ненароком на опричника, да как пал на колени.

– Григорий Лукьяныч, помилуй, боярин, не гневайся, молю! – взвыл холоп, не переведя духу.

– Да полно тебе на земле валяться-то! – добродушно молвил Скуратов, поднимая крестьянина с полу. – Чёй же стряслось-то?

– Мы за мальчишкой глаз да глаз, ай подошёл к нам этот… ну, Андрей Володимирович, не здешний который… мол, на псарню надобно ему помощника, мол, делов там на раз, два и обчёлся… – тараторил сквозь сбитое дыхание несчастный.

– И всего-то? – усмехнулся Малюта, хлопнув мужика по плечу. – Эдак ты ж меня кошмаришь?

– Дык… опосля того мальчишку-то мы и сыскать не можем… – сглотнул крестьянин.

– Ну и бог с ним, сам сыщу, – ответил Скуратов, пожав плечами. – Аль ещё чего?

– Нет, боярин, храни вас Бог, Григорий Лукьяныч! На сём всё, – доложил крестьянин.

Малюта ухмыльнулся чуть шире, вцепился в затылок холопа да долбанул о стену со всею своей силой. Отвратительный звук вторил каждому беспощадному удару, и лицо холопа обратилось омерзительным месивом. Когда ярость Скуратова остыла, он отшвырнул его да напоследок пнул в живот – мужик даже не дрогнул. Переступив через изуродованное тело, Малюта пошёл прочь.

«Это ты зря, зря…» – думал Скуратов, бредя по коридору.

Рынды расступились, давая Малюте предстать пред владыкой. Для Скуратова не было, увы, никаким удивлением, что подле царя вновь вился молодой Басманов. Он сидел на окне, тихо наигрывая на гуслях да подпевая, покуда владыка восседал на троне, задумчиво смотря куда-то пред собой. Появление Малюты изменило его взгляд, и царь коротко кивнул пришлому опричнику. Фёдор остановил игру, но не встал со своего места и даже не отложил инструмента.

– И что же? – вопрошал Иоанн, протягивая свою руку.

Малюта глубоко вздохнул и поцеловал царский перстень.

– Отравитель отделан, добрый мой владыка, – доложил Скуратов.

– И кто же замыслил то преступление? – спросил царь.

– Бельский, – сокрушённо кивнул головой Малюта.

Царь поджал губы и кивнул.

– Кто ж ещё… – горько усмехнулся Иоанн, мотая головой, осеняя себя крестным знамением.

Оба опричника – что Фёдор, что Григорий – последовали тому примеру.

Повисло недолгое молчание.

– Какой уж спрос с мертвеца? – вздохнул владыка, подпирая голову рукой.