Големикон

Трясущиеся нити магии сменили привычный ландшафт, мир будто переключился на иной пласт бытия, видимый для волшебников – словно бы ткань расплели на тончайшие волокна, и теперь ее куда проще перекроить, заштопать заплатками и переделать на свое усмотрение.

Драконолог еле-еле ухватил одну из этих трясущихся нитей. Поток магии постоянно выскальзывал из рук, растворялся, но у Альиво все же получилось. Тогда он со всей силы рванул за этот поток – голова снова взорвалась болью, а сине-фиолетовые нити магии заходили ходуном.

Его даже откинуло назад. Альиво грохнулся на колени, потер виски, и только потом открыл глаза, смотря на марширующих големов – один из них свалился, отключившись.

– Прекрасно, – пробубнил волшебник. – Просто прекрасно. Осталось каких-то там… Несколько сотен.

Големы, ничего не замечая, маршировали мимо, гремя механическими конечностями.

– И это все?! – подоспела Батильда с блокнотом в руках. – Это правда все?!

– А вы-то что тут делаете?! – не выдержал драконолог, приподнявшись так резко, что голова закружилась.

– Я должна быть не просто в курсе событий, но и в их центре! – с важным видом она покрутила в руке карандаш. – Ну, и что будете делать дальше, м?

Альвио поправил шарф, потом снял и протер кругленькие очочки в золотистой оправе. Посмотрел на големов, идущих мимо железнодорожных путей. Потом взглянул в небо – «дракон» нагонял истуканов.

– Интересно, где Прасфора? – подумал он. От мысли о том, что девушка могла оказаться в небе, свело живот.

– Да какая разница, – ответила журналистка. Оказалось, драконолог все же заговорил вслух. – Эта ваша Попадамс что угодно своей башкой проломит. И знали бы вы, как меня это бесит.

– Огромное спасибо за конструктивное критическое мнение.

Батильда фыркнула.

– Не за что. А теперь лучше-ка думайте, что делать со всем этим. Мне не нужно никакой вашей войны!

– А она уже началась, – сверкнул глазами Альиво. – И она никому не нужна.

Драконолог опять посмотрел в небеса.

Ветер бил в лицо Кэйзеру, обдавая ледяным дыханием намокшие седеющие волосы. Капли холодной озерной воды стекали по щекам и ударялись о металл. Казалось, что уголки губ у мэра дергались верх-вниз – то ли он пытался улыбнуться, то ли просто сводило мышцы после такого контрастного душа.

Кэйзер, практически не шевелясь, смотрел не вниз, где с недосягаемой, как думалось раньше, высоты, все выглядело кукольным и уменьшенным – даже марширующие вперед големы, даже горные пики. Взгляд мэра устремился вперед, за горизонт, расширяющийся бесконечностью – туда, где ждали остальные шесть городов, которые теперь наконец-то узнают и поймут.

Каркнул и пронесся мимо огромный ворон – перед полетом мэр отпустил обоих птиц из клеток, и теперь те стали некими вестниками грядущего, хоть Кэйзер и не любил такие мудреные метафоры. Отпустил их просто потому, что разослал послания куда нужно, объявил войну, а теперь, когда все началось – или только начиналось? – в них больше не было нужды, и пусть хоть они не томятся в своих клетках.

Кэйзеру не верилось, что он наконец-то поднялся в воздух – хоть мэр всегда был уверен в своих идеях и планах, касаемо этого сомнения начали возникать еще со времен грифонов… Кэйзер прикрыл глаза, вырывая себя из царившей вокруг суеты, и тогда…

Свет снова принял ту странную, чудную форму, оборотную версию себя, которая испещрила холст, сделала его чистым и заполнила собой, взывая зыбкие, неустойчивые, но сияющие блеском воспоминаний картины.

Прямо перед взглядом Кэйзера – другого, не нынешнего, чуть моложе, с обеими руками – лежит полумертвый, слабо дышащий грифон, и впивается в нутро янтарно-золотыми глазами. Мэр отвечает холодом своих глаз.

– Мы заканчиваем? – Хюгге, стоящий рядом, берет в руки тесак.

– Подожди, – мэр наклоняется к животному ближе, пытаясь вникнуть в саму суть его вщгляда – будто таящего ту самую пресловутую тайну полета, такую нужную ему и такую недосягаемую, даже с сотней перебитых грифонов, с бессонными ночами за спиной и горами костей в воспоминаниях.

Кэйзер проводит рукой по бархатным перьям существа.