Она остановилась, чтобы вытереть пот со лба и отдышаться, и только через минуту осознала, что в данный момент ей положено удивиться – она вся вспотела, хотя еще недавно до невозможного мерзла. Подземные пещеры, мягко говоря, не самые теплые места – даже вязаного свитера не хватает. Но сейчас Прасфора была готова снять его – сил, правда, не было. Воздух здесь, ближе к свету, прогрелся, и даже пахнул теплом. Такое бывает, когда стоишь и глубоко дышишь у разгоряченного костра, пепельно-серый дым которого уже успел смешаться с воздухом, стать неделимым целым и раскрыться букетом самого незабываемого аромата, навевающего воспоминания о морозных осенних и теплых летних ночах разом, несущего поток легкой ностальгии и потерянного счастья, от которого покалывает нос.
Прасфора даже закрыла глаза, вспомнила о «Ногах из глины», потом о кухне – вздрогнула – и пошла дальше. Вообще, мыли о кухнях всегда вызывали внутри девушки очень неправильную смесь счастья и ужаса. Воистину, по всем фронтам взрывная эмоция.
Становилось все жарче и жарче, но, маленький бонус, в то же время все светлее и светлее. Правда черепа не кончились. Хотя, вроде как, тоже поредели.
Тут Попадамс споткнулась и чуть не полетела вниз – тоннель начал уходить под скос. Держаться за камни пришлось еще крепче.
Тоннель кончился. Свет, что удивительно, не оказался ярким и слепящим – остался таким же слабым, но его стало значительно больше. Жара достигла своего предела. Прасфора вышла в подземную пещеру с высокими сводами, и откуда-то далеко сверху – ни то от Хмельхольма, ни то от чудаковатых минералов – неслись те самые лучики, которые здесь, падая на безжизненный камень с огромной высоты, напоминали тоненькие тростинки соломы, некоторые из которых стараниями злого маленького карлика обратились золотыми.
Все это, правда, дошло до девушки потом. Взгляд приковался совершенно к другому объекту, который выделялся на общем фоне, как яркая блестящая наклейка на лохмотьях отшельника.
Огромный, отливающий медью и серебром, свойства которых приняла его чешуя, он пыхтел в полудреме, и от дыхания его пещера нагревалась. Сложенные заостренные крылья парусами лежали на земле, а острые и крупные чешуйки делали рептилию слишком четкой, все вокруг казалось чересчур размытым по сравнению с этим драконом. Свет – та его малость, что проникала сюда – заставлял почти что зеркальный лабиринт из чешуи отливать оркестром цветов и слепить, словно драгоценный камень. Так оно, в некотором роде, и было.
Получался театр оптически-световых иллюзий – свет проникал сюда, отражался от дракона, потом отскакивал в сторону рудовых прожилок меди и серебра, и только потом летел по тоннелю, постепенно теряясь во мраке и гаснув, как фитилек свечи на сильном ветру.
Прасфора просто стояла и смотрела, даже, как ей показалось, не дыша. Стояла, держась за камень, обливалась потом и не могла отвести взгляд – никакого страха, чистейшее восхищение.
Только самый необразованный не знал, что не стоит пугаться драконов. Они не нападут на ваш город, не украдут красавиц-девушек, еще чего, больно уж они сдались, не станут королями и не захватят полную сокровищ гору. Рептилии эти умеют соображать, а если плюются огнем – то лишь в крайнем случае, да и то магическим. Ящеры почти не летают, зачем мучать себя лишний раз – лежат вот так, в пещерах, среди металлов или накопленных драгоценностей, спят на горах золота, которые – как вороны – натаскали мелким воровством, этаким шкодничеством от нечего делать. Конечно, если суметь достать дракона, или угрожать ему, сдачи он даст, можно не сомневаться, со всей силы и удовольствием – даже такие апатичные существа способны разок нехило так врезать, а учитывая размеры этих крылатых ящериц… Это все равно, что слишком долго издеваться над добрым мудрецом, дарящим конфеты всем детям просто так. Рано или поздно он тоже не выдержит и даст в челюсть, или просто найдет парочку-тройку ядовитых конфет, чтобы жизнь медом не казалась.
Короче говоря – точка кипения есть у каждого. И лучше не проверять, где она начинается – как только ее находишь, она моментально наступает.
Драконов не боялись, но и не обожали. К ним относились с той же апатией и безучастностью, с которой они сами относились к остальному миру. Баш на баш, око за око, ну и все в этом роде.
Прасфора даже и не знала, что делать дальше – пока ей хотелось просто смотреть на живого дракона. Живого, вдруг подумала она, в отличие от той драконихи, которую она не спасла.
Внутри нехорошо екнуло. Прасфора попыталась отвлечься на иные мысли, уже чувствуя жужжание металлических накрученных, как сверло, комплексов.
Девушка подумала о тетрадки Альиво. Пожалела, что по другой нет карандаша – зарисовала бы, как получилось. Такое драконолог видел навряд ли…
Дракон захрапел. Своды задрожали вместе с Прасфорой.