Големикон

– Вот только не это, – зажмурилась Попадамс. – Вот только, нестабильность побери, не это.

Она подняла руку, как бы приветствуя юношу, и спросила:

– Я ведь очень сильно все разнесла, да?

– Ага, – сухо признался Тедди-Теодор

– Почему именно кухня, – буркнула девушка. – Послушай, прости пожалуйста, это мои… эээ, проблемы, что-то типа болезни. Но мне очень нужно найти Хюгге Попадамса, а то я, скажем так, заплутала.

Услышав о Хюгге, юноша посветлел, но тут о себе дал знать желудок Прасфоры, яростно потребовавший срочного перекуса, а желательно – такой трапезы, чтобы любой правитель и гастроном-придира обзавидовался бы.

– Может быть, сначала стоит поесть? – предложил Тедди Тминн, особо близко все еще не приближаясь – так, на всякий случай.

– С учетом того, что я устроила погром и явилась из неоткуда…

– Но вы ищете Хюгге, – перебил Тедди-Теодор. Прасфора аж вздрогнула оттого, что к ней обратились на «вы» – только сейчас девушка осознала примерный возраст своего собеседника. – Значит, все должно быть хорошо.

Он замолчал, набираясь смелости:

– Простите… у меня очень неудобный вопрос…

– Неудобней того, что я натворила, быть ничего не может.

– Как вы оказались на кухне? У нас всего один вход.

– О, ошибаете… ошибаешься, – Попадамс даже улыбнулась. – Это очень долгая и не очень приятная история. Там темно и…

Девушка замолчала, вспомнив щекочущий сознание мрак, бесконечно-белые черепа, пронзающие терпкой пустотой глазниц, обволакивающие слова дракона и огромный скелет…

– Скажи мне, – Прасфора перешла на полушепот. – Что ты знаешь о грифонах?

Пианино казалось Хюгге таким тяжелым, словно сотканным из небосвода, таким массивным, что мощные плечи атлантов не выдержали бы, треснули. Положив руку на черный корпус – клавиши Попадамс трогать даже не собирался, – Хюгге почувствовал, как его пробирает диким холодом, а все тело тяжелеет, и он вот-вот упадет, провалится в никуда – металлическое, гулкое и морозное.

На лице Кэйзера в скользящем танго переливались тени и свет, придавая скулам мэра невероятную глубину, такую, будто лицо само по себе становилось бездной, края которой не видно – различаешь лишь темноту, почти физическую и нашептывающую о том, что за ней спрятано нечто большее, как минимум еще большая тьма, и даже свет не осмеливается заглянуть туда, на самое дно.

Хюгге старался особо не думать о драконихе. Годы назад они – страшно подумать, что он тоже участвовал в этом! – совершили страшное, а ведь теперь все может стать еще хуже, но мэра это не останавливает, и он… он опять предлагает приложить к этому руку.

И все бы ничего, но внутри Хюгге Попадамса проснулось то, чего он никак от себя не ожидал: желание сказать «да», поддаться порыву и повторить то, что обещал себе никогда не повторять, пускай и в любой другой форме. Это желание вернуться к работе гложило его, отгрызало половину души, а вторую половину обгладывала совесть, никак не ожидавшая таких мыслей и желаний.

Краем уха Попадамс слышал фантомную мелодию, словно саму по себе летавшую с клавиш. Только четыре протяжные ноты в мрачной тональности: та-та-там-там…

– Без тебя все идет куда медленней, – признался Кэйзер, не сводя взгляд с залитым восходящим, по-детски желтым солнцем горных пиков. – Мы бы уже давно решили половину проблем…

– Кэйзер, – Хюгге смотрел прямо на пианино, не поворачивая головы к мэру. – Зачем тебе все это? Неужели…

– Затем, – понизил голос мэр Хмельхольма, – что только тогда все перестанут сравнивать меня и его, перестанут автоматически привязывать его имя к моему, его заслуги к моим – я не мой дед, Хюгге, я не Анимус, я лучше его. И есть только один способ доказать это так, чтобы все наконец поняли после стольких лет.

Попадамс вздохнул – про себя – и вспомнил времена, которые спазмом сдавливали его мозг, но при этом отдавали такой приторной ностальгией и намеками на парадоксальное счастье, что Хюгге подергивало, как намагниченного. А ведь и тогда Кэйзер говорил то же самое, просто вектор, по которому мэр шел к единственной желанной цели, был слегка иной – другие, но такие же ужасные средства, те же последствия.

Хюгге Попадамс хотел вспомнить об этом, даже рот открыл, но замолчал. Окутанный изломанными тенями силуэт мэра отталкивал мысли с такой силой, что те шарахались прочь.

– Я вновь хочу сделать тебя своим адмиралом, Хюгге, напомню еще раз, – Кэйзер, пошевелив механическими пальцами, наконец повернулся к собеседнику лицом. Блеснули золотистые эполеты на темно-синем мундире. – Подумай над этим предложением. Поверь, есть люди, которые… в грядущей ситуации убили бы за такой титул.

Седая бровь Попадамса кривыми пируэтом взмыла вверх – вот это уже ему совершенно точно начинало не нравиться. К тому же, бедная его племянница…

– Но мы делаем то же, что и тогда! Кэйзер, ты ведь понимаешь, что это ужасно.

– Но тогда тебе нравилось.