Големикон

Мундир был неудобным – сковывал движения, будто загоняя в рамки геометрической фигуры, хотя тело Испражненца было далеко не геометрическим, оно находилось скорее даже в некоем четвертом измерении, запихнуть которое в нормальную одежду практически невозможно. К тому же, бледно-серый мундир покалывал, у Фюззеля чесались шея и живот, а ворот рубашки ему хотелось содрать.

Что-то такое же, наверное, ощущает пес, когда его одевают в модный костюмчик.

Фюззель рассмотрел в зеркале свое лицо – помятое, как металлический чайничек, упавший со второго этажа прямо на брусчатку. Около носа виднелась уже пожелтевшая гематома. Хозяин «Рваных крыльев дракона» кипел от ярости, проклинал Альиво, карамель и ее создателя Ля’Сахра. До последнего надеялся, что драконолог стал пеплом – только знал, что это не так.

Но, ничего, все они еще попляшут.

Ярость внезапно переместила свой змеиный, обращающий хрупким камнем взор, на отвратительный мундир.

Испражненц потянулся, чтобы поправить подолы – рукав нехорошо хрустнул, и Фюззель решил остановиться. Как же все это было отвратительно… хотя, если посмотреть с другой стороны, как же все это было прекрасно.

Он приехал в горный Хмельхольм, ему удалось поговорить с Кэйзером, и тот согласился. К тому же, теперь наверняка стало ясно, что грядет война, можно было не мучать себя догадками и предположениями, фантомными образами, которые в любой момент могли рассыпаться и принести только пепел разочарования. Нет, теперь Фюззель знал наверняка и улыбался во все желтые зубы, когда понимал, что он – часть этой неотвратимой машины, пусть и не столь большой, зато, когда все случится, он достигнет… невероятных высот, а «Ноги из глины» обратятся прахом.

Фюззель еще раз внимательно поглядел на себя в зеркало и похлопал во выпирающему животу. В принципе, если подумать, он выглядит не так уж плохо – по крайней мере, парадно, а именно так и подобает будущему императору. Испражненц словно разрастался, как на дрожжах, достигая размеров гор, становясь гигантом.

Но чем больше шкаф, тем громче падает – а чем больше мнит о себе маленький шкафчик, тем ему больнее падать на землю. С падением разбиваются его надежды, и тот грохот, который он ждал, оборачивается ничем – шуму от него никакого.

Чем больше Фюззель крутился у зеркала и смотрел на свое отражение, тем больше понимал, что оттуда на него смотрит уже не просто хозяин «Рваных крыльев дракона», а император нескольких харчевен. Тот, кто сделал так, чтобы дракон расправил свои крылья, и тенью этой накрыл Хмельхольм…

По душе тек сладкий сироп, напоминающий о том, что можно будет сократить жалованье персоналу, нанять кого попроще, избавится от этих двух никчемных идиотов и вообще, откровенно говоря, не морочить себе голову всей этой ерундой. Ведь именно это императоры и делают, так ведь? Не морочат голову, а наслаждаются.

Засмотревшись на мундир, Испражненц совсем позабыл о времени – и, когда взглянул на часы, подскочил и выбежал в коридор, в сторону магических платформ-лифтов – еще чего, не хватало ему спускаться пешком.

Его ждали. Эта мысль слегка не укладывалась в голове, но его, Фюззеля, ждал сам мэр!

Его ждали, ожидая действий – а он ждал, вожделея о последствиях.

Холодные ветра, сегодня особенно разошедшиеся, свистели в кольце гор. Звук получался чересчур странный и даже чудаковатый: потоки воздуха, радостно отскакивая от горы к горе, от камня к камню, бранились эхом, своеобразным хором в дополнение к привычному свисту. Солнце, обессилив, стало совсем бледным, решив сделать это утро приглушенно-желтым, будто бы не раскрывшимся до конца бутоном.

Альвио вздохнул. Через окно покачивающегося поезда он смотрел в сторону огромного озера среди кедров, на тропинку, ведущую к нему.

Драконолог жалел, конечно, что они не смогли сходить к этому озеру – к самому прекрасному, как ему казалось, месту во всех семи городах, с которым в сравнение не пойдут ни густые туманы Сердца Мира, ни сияющие здания Хрусталии, ни белоснежные, горячие пески Златногорска.

– Говорят, что у этого озера ледяное дно, – сказал вдруг драконолог, не переводя взгляд на Прасфору. – Такое толстое, что вода остается на месте. А под слоем льда – пещеры и тоннели… А на склонах сидели грифоны. Да, грифоны…

Они успели оторваться от тех двоих – очень удачно забежали прямо в поезд, и тот скоро тронулся, а копошившиеся преследователи остались ругаться что есть мочи на перроне.

Сначала, приходя в себя, ехали молча – тем более вагон был практически пустым.

Укутавшись в свитер, Попадамс все же собралась с мыслями и рассказал все, что произошло и все, что узнала. Альвио слушал молча, только шурша страницами тетради, в которую даже не смотрел. В ответ драконолог рассказал о пожаре – девушке стало капельку, но легче.

– Они убили этих грифонов, поверить не могу, – протянул Альиво, дослушав Прасфору. – И сейчас зачем-то… дракониху. И, вероятно, все яйца… Ох нестабильность!

Он теперь просто мял в руках тетрадку – слега потрепанную постоянной беготней Попадамс, но цельную.