Големикон

– Как обычно, слишком рано, – вздыхает старик. – Я до сих пор не знаю, как вдохнуть в него жизнь. А без этого…

– Но разве он должен быть живым? – удивляется юноша.

Анимус смотрит на него бесконечно глубокими глазами, где океанами плещется доброта, смешанная с грустью.

– Вовсе нет. Но все будут думать о нем, как о живом. О всех них, Кэйзер, – старик посмотрел на руку внуку. – Твоя рука…

Юноша махнул свободной рукой.

– Пустяки, просто сломал. Я что-нибудь придумаю, – улыбается он. – Я же твой внук.

Старик смеется весенней трелью бубенцов – смех, который тяжело выкинуть из головы при всем желании.

– Обязательно придумаешь, и много чего, – он задумывается. – А уж если станешь мэром… знаешь, власть – прекрасный инструмент для чего угодно, но никогда не цель.

– У меня она будет?

– Я уверен.

– А почему ты никогда не хотел стать мэром, дедушка?

– Мне этого не нужно, – он снова улыбается. – У меня есть идеи, и их хватает. По крайней мере, они у меня всегда были, но сейчас… Не знаю, что и поделать.

Они вдовеем смотрят на первого в семи городах голема, стоящего мертвецом без намека на подобие жизни. Молчание нарушает Анимус:

– У меня есть одна идея, Кэйзер, как сделать его живым. Как сделать так, чтобы Чудо заработало. Тогда все их восхищения перестанут быть пустыми возгласами.

Старик вновь смеется, но в этот раз в его весенний голос кто-то словно пускает зимний сквозняк, печальное завывание вьюги.

– И как же? Что это за мысль?

Неожиданно, Анимус обнимает Кэйзера.

– Ты узнаешь, когда я решусь, – шепчет старик. – Но пообещай мне, что не будешь плакать.

– Я взрослый, дедушка. Не буду, – минуту помолчав, юноша добавляет: – А почему я должен?

Вместо того, чтобы ответить, Анимус крепче сжимает объятья.

И вот свет снова замирает, вспыхивает чернотой изнанки и медленно ползет обратно, словно разливаясь водами реки памяти, которые так часто хотят стать потоками забвения – а потом вода обращается белоснежным песком, который стирает тонкие, сотканные из шелка воспоминаний картинки, и возвращает к реальности, где железная хватка настоящего смыкает свои стальные челюсти.

Кэйзер открыл глаза. Посмотрел на механическую руку – про себя ухмыльнулся, как же все-таки забавно совпало. Сломанная рука тогда, в молодости, и механическая теперь, но совсем по другой причине.

Сзади инженер пытался очень деликатно намекнуть, что пора идти.

– Господин мэр… – протянул он, словно приманивая сокола голой рукой, которую тот запросто мог цапнуть.

Кэйзер сжал и разжал механическую руку, развернулся и прошептал:

– Дедушка…

Посмотрел на своды пещеры, промолчал и добавил:

– Властью, данной мне, – он сжал механическую руку в кулак. – Сегодня Хмельхольм увидит войну.

Глава 6. Хмельхольм почти не виден

Я пытаюсь спасти, удержать небо

Ломая хрупкие плечи,

Подставляя хрупкие плечи…

Рок-опера «Икар»