Големикон

– Понятно, – вздохнул алхимик и словно уставился на облака. – Знаешь, я не думал, что ты вновь согласишься. По-моему, после той истории с грифонами… да и еще твоя племянница…

Хюгге опустил руку с сигаретой. Инкубус сам собой замолчал, приняв жест за сигнал остановиться, и просто слушал. В принципе, почти угадал – несмотря на всю свою округлость и неуклюжесть, Барбарио такие вещи чувствовал.

– Я сам не думал, – ответил Попадамс, почему-то закрыв глаза. – Но я не могу жить без этого, понимаешь? Несмотря на ту цену, которую приходится платить. Тогда – грифоны, теперь – дракониха. За эти годы мои ночные кошмары сменились пустотой внутри – я уверен, что ты понимаешь, что это такое. Она грызла и требовала, а я перекрикивал ее, затыкал себе уши. Но Кэйзер предложил и…

Слова кончились, потому что в голове на секунду возникли бьющиеся в конвульсиях бело-золотистые крылья грифона.

– Вот уж да, – голос алхимика, заполнивший пустоту, прозвучал стонущим и раскатистым воем ветра, – от предложений Кэйзера тяжело отказаться. Предлагал бы он еще другие вещи…

Барбарио вздохнул и поймал себя на мысли, что как-то часто в последнее время обреченно вздыхает, беспредел какой. Но куда денешься, когда вокруг происходят вещи, которые, будь твоя воля, ты бы ластиком стер из черновика реальности, хотя при этом совершенно очевидно, что они по-настоящему нужны Кэйзеру, без этого он просто сломается и развалится. Хотя, нестабильность подери, лучше бы он нашел иные вещи, чтобы собирать себя воедино. Какие угодно иные – пускай даже глупые, никому не нужные безделушки, изобретения, не несущие пользы, да даже деревянные лошадки-качалки. И почему он не делает как его дед?..

Как его дед, точно. Инкубус чертыхнулся, совершенно случайно – вслух.

– Именно поэтому, Барбарио, – протянул Хюгге, туша папиросу. – Именно поэтому. И я не мог бы жить без его нынешних выходок – по крайней мере, не жил бы своей жизнью.

Они помолчали – вместо них говорил свистящий колокольным звоном ветер.

– Это только его война, – вновь прикрыв глаза, сказал Попадамс.

– Это исключительно его война, – поправил алхимик. – И без нее он не сможет жить.

Пока природа плакала бардовыми листьями и завывала холодным ветром, госпожа Батильда сидела, обхватив кружку горячего чая обеими руками, и думала.

Она вообще любила думать – считала, что это тот процесс, который отнимает меньше всего сил, но приносит больше всего плодов: заявление весьма и весьма сомнительное, но только не для госпожи Батильды, в плодах успехов которой многие, конечно, сомневались. Но не она сама – ни это ли главное?

Мысли, правда, никак не лезли в голову – а потому госпожа Батильда даже натужилась, сморщила лоб, будто бы сигнализируя витающим где-то рядом грандиозным мыслям, что их уже давно зажались и пора бы принять приглашение. Взглядом госпожа Батильда сверлила листок исписанной бумаги, на который мысли – если только соизволят наполнить ее голову! – и должны будут вылиться.

Госпожа Батильда, собственно, готовила новый выпуск газеты «Хмельные вести», была ее главным редактором и чуть ли не единственным сотрудником. Проблема всегда состояла в том, что писать в Хмельхольме – кроме очередной статистики поломанных големов, урожая картофеля и редких, но даже чересчур метких указов мэра Кэйзера, было особо нечего. Вот госпожа Батильда и пыталась усердно, будто ловцом снов, приманить мысли – чтобы хотя бы из их массива родилось уж что-нибудь. Даже самая незначительная мелочь подошла бы, а уж от того потока, который главный редактор всем сердцем ждала, сложно было не получить хоть искру для пожара пары ярких строк.

Но факты – вещь упрямая. Не получалось.

– И все-таки, нестабильность пойми, что, – Батильда еще туже замотала горло шелковым фиолетовым шарфом. – Какое-то все… не такое. И почему это не повод для новости!

Главная редактор постоянно мерзла, но сегодня ее организм разошелся как-то по-особому и, главное, не пойми отчего: окна закрыты, погода – хоть и такая же не пойми какая – относительно нормальная, и чай перед носом далеко не остывший. Ее, конечно, пару раз называли хладнокровной, но вот дурой она точно не была и понимала, что эта характеристика не объясняет постоянное желание одеться потеплее. А потому все соответствующие мысли гнала в мусорную корзину, уже и без того битком набитую ненужностями.

Грандиозных мыслей-титанов так и не приходило.

Зато один «дзинь» магического дверного звонка взорвал сознание разноцветным и шипящими искрами гнева.

– Я тут вообще-то думаю, – буркнула госпожа Батильда себе под нос, но ноги в шерстяные домашние тапки все же сунула, пошла открывать. Она никого не ждала, но, в конце концов, журналисты никогда никого не ждут, а к ним постоянно зачем-то приходят – точно также, как никто не ждет их, а они постоянно приходят, притом обычно с криками и требованиями срочно уделить минутку.

Госпожа Батильда, кстати, обычно не кричала, но очень убедительно требовала.