– М-м-м, – уклончиво тяну я, не очень-то вслушиваясь в его слова, пока… – Постой. – Я сажусь. – То есть это недавно было?
Голод укладывает меня снова.
– Да.
– А какого брата? – спрашиваю я, забыв о поглаживании. – И что он делал? Что вы делали? Что вы сделали друг с другом?
Боже, ну и вопросики у меня.
Голод продолжает гладить меня по голове.
– Я направлялся на юг через Европу. Я уже ушел с материка и переправлялся через Эгейское море. Я готовился высадиться на Крите, когда встретил Войну.
Взгляд у него становится отстраненным.
– В этой форме, – говорит Голод, – моих братьев узнать трудно, но можно. Я знал, что Война где-то рядом. Чувствовал, что он приближается ко мне, так же, как и он, должно быть, чувствовал, что я приближаюсь к нему.
Мне никогда не приходило в голову расспрашивать Голода о его братьях. И, видимо, зря.
– Мы встретились на берегу, – говорит он.
Я пытаюсь представить, как это было: Голод встречается с Войной, одним из своих братьев…
Жнец умолкает.
– И? – спрашиваю я.
– Он велел мне уходить.
– А ты?
Взгляд Голода скользит по мне, на лице у него появляется кривая улыбка.
– Никто не станет связываться с Войной, даже когда он в форме смертного. Я оставил его с семьей…
– Семьей? – потрясенно перебиваю я.
– Как и у Чумы.
Я смотрю на Голода, пытаясь осмыслить это.
– Ты хочешь сказать, что двое твоих братьев женились и завели детей? – осторожно уточняю я.
Голод кивает.
– Как? – спрашиваю я наконец.
Всадник лукаво смотрит на меня.
– Да очень просто, цветочек. Трахнули смертных женщин. Эти женщины забеременели. Теперь у них есть семьи.
Мне кажется, что у меня глаза сейчас вылезут из орбит. Все, что говорит этот всадник, еще более дико, чем то, что было до этого.
– От всадников можно забеременеть?
Господи Иисусе. Мне и в голову не приходило.
– Я могу есть, спать и делать практически все, что может человек, – напоминает Голод. – Неужели способность иметь потомство настолько шокирует?
– Да.
Еще как шокирует, черт побери.
Следующий вопрос слетает с моих губ сам собой:
– А у тебя есть дети?
– Боже упаси, – говорит он. – Об этом я позаботился.
– Позаботился… – Я снова сажусь. – Что это значит? Ты что, убил своих детей?
Я сама чувствую, как округлились у меня глаза.
Жнец укладывает меня обратно.
– Тебя это действительно шокирует?
– Боже мой, значит, правда…
Не знаю почему, но это все меняет.
Я пытаюсь встать, и снова Голод укладывает меня на одеяло.
– Что ты как истеричка, – говорит всадник – черт, хватает же наглости использовать против меня мою же фразочку. – Их никогда и не было на свете.
Я смотрю на него, тяжело дыша, мысли в голове путаются, когда я пытаюсь вникнуть в смысл его слов.
– Не было? – переспрашиваю я.
– Я обладаю властью заставить что-то расти или умереть, – говорит он. – Я умею предотвращать зачатие.
Слишком много информации для меня.
Но это значит, что секс со всадником не так уж невозможен. Господи, о чем я думаю?
Голод смотрит на меня.
– С тобой все в порядке?
Я киваю – кажется, слишком поспешно.
– В порядке, – говорю я, просто чтобы успокоить его.
Всадник смотрит на меня так, будто не верит ни одному моему слову.
– Так, значит, Война живет на каком-то острове? – возвращаюсь я к нашему разговору, сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. – Со своей семьей?
Я пытаюсь представить, что кто-то вроде Голода может стать отцом. Пытаюсь – и не могу.
– М-м-м, – неопределенно мычит Голод, все еще глядя на меня скептически. Его рука снова ныряет в мои волосы, и пальцы массируют мне кожу головы.
– Значит, он их любит? – спрашиваю я. – Свою семью?
– А хрен его знает, – говорит Жнец и через мгновение добавляет: – Но думаю, что да.
Я лежу и пытаюсь понять, как, черт возьми, каким-то женщинам удалось приручить двух всадников апокалипсиса.
– Значит, Война не убивает людей, как ты? – спрашиваю я.
– Убивал, – признается Голод, – но да, в какой-то момент решил остановиться, как и Чума.
– Почему? – спрашиваю я, хмуря брови.
Всадник тоже хмурится. Мгновение спустя он встает.
– Поспи немного. Я буду рядом.
С этими словами он пересекает комнату, открывает дверь и выскальзывает наружу, под моросящий дождь. Дверь за ним захлопывается, и он исчезает.
______
Уснуть мне удается далеко не сразу.
Сначала я не могу думать ни о чем, кроме той истории, которую Голод рассказал на прощание, и всех тех фактах, которые мне открылись. Но по мере того, как шок утихает, подкрадываются и другие мысли.
Слова всадника и выражение его лица неотступно преследуют меня.
Мне конец, даром что его в меня даже не вставили.
Точно конец.
Где-то в промежутке между двумя тревожными мыслями я засыпаю.
______