Голод

Я отбиваюсь второй рукой, пытаясь не дать Голоду схватить ее. Но это раненая рука, так что мои усилия заведомо тщетны. Голод перехватывает ее в считаные секунды. Правда, обращается он с ней бережнее, чем я ожидала. Но та все равно болит как сволочь.

Голод привязывает мое запястье к другому столбику кровати, а затем откидывается на спинку.

– Ну вот, – говорит он, оценивая свою работу, – теперь ты не будешь искать лишних проблем на свою голову.

– Ты, должно быть, шутишь.

– Я приду за тобой позже, – говорит он, отходя от кровати. – А до тех пор веди себя прилично.

Да уж, много проблем тут можно найти.

…сказала секс-работница, привязанная к кровати.

Ладно, скажем точнее: не очень-то мне хочется искать проблем, учитывая обстоятельства.

Жнец выходит из комнаты, и его шаги постепенно затихают.

– Если кто-нибудь хоть на секунду заглянет в эту дверь, – слышу я его голос вдалеке, – я вас выпотрошу и скормлю вам ваши же внутренности, пока вы будете умирать.

Господи боже мой.

Похоже, придется вести себя прилично, хочешь не хочешь. Черт побери.

______

Так я лежу несколько часов: мне некуда деться с этой чертовой кровати.

Слышно, как за дверью моей комнаты суетятся люди, как кричат, отдавая друг другу приказы. Увы, к дому Голода тянется такая же жуткая процессия, как и в предыдущих городах. И как все неуместные встречи, эти тоже ничем хорошим не заканчиваются.

Я слышу крики и, что еще хуже, треск костра где-то неподалеку, чувствую, как пахнет дымом. Сначала запах обыкновенный – дым как дым, но чем дольше костер горит, тем сильнее в нем ощущается что-то… что-то приторное, мясное.

Когда до меня доходит, в чем дело, к горлу подкатывает тошнота. Я утыкаюсь лицом в плечо и кашляю, пытаясь хоть как-то очистить нос и глотку от этого запаха. И тут понимаю, что опираюсь на больную руку и что повязка, покрывавшая ее несколько часов подряд, просто… исчезла.

Всадник владеет какой-то странной, пугающей магией.

Когда тени становятся глубже и день сменяется ночью, поток людей иссякает.

Какое-то время я слышу лишь треск и шипение костра. Но потом эти звуки прерываются зловещими шагами, которые могут принадлежать только Жнецу. Шаги становятся громче и громче, пока не замирают на пороге комнаты.

В угасающем свете в дверном проеме вырисовывается силуэт Голода.

– Смотрите-ка, кто пожаловал, – говорю я. – Мудак дня.

Он молча шагает в комнату. От этого бесшумного шага у меня волоски на руке встают дыбом. Чем ближе подходит Жнец, тем сильнее учащается мое дыхание. Я уже различаю его косу. Она пристегнута к его спине, а лезвие зловеще торчит над плечом.

Всадник направляется к кровати, роняет что-то на матрас, а затем берется за одно из моих связанных запястий и без труда разрывает ткань, державшую меня в плену несколько часов.

Он склоняется над моим телом, чтобы дотянуться до раненой руки, но замирает, слыша мое сбившееся дыхание.

– Тебе… страшно?

Голос у него такой низкий, что меня пробирает дрожь.

– А ты, похоже, в восторге, – говорю я.

Ладно, может, и не в восторге, но любопытство на его лице проглядывает ясно.

– Я буду в восторге, когда ты перестанешь бунтовать против каждого моего решения, – отвечает он, разрывая второе кольцо моих импровизированных кандалов.

Я встряхиваю запястьями, чтобы к ним снова прилила кровь.

– Значит, после моей смерти.

– После твоей смерти я испытаю облегчение, – говорит он, осторожно укладывая мою раненую руку на постель. От этого движения рана начинает бешено пульсировать. – Ты и бессмертного до припадков доведешь.

Я фыркаю и сажусь, а Голод берет что-то с кровати. Мгновение спустя в меня летит что-то похожее на одежду.

– Что за?.. Это ты в меня бросил?..

– Надевай платье.

– Платье? – Я подбираю скомканное одеяние и встряхиваю. – Погоди, что это такое? Зачем?

Жнец картинно вздыхает. Для такого злобного мудака он здорово перебарщивает с театральщиной.

– Обязательно нужно каждый раз допытываться? – говорит он. – Потому что я так сказал.

Я откладываю одежду в сторону.

– Не надену я это чертово платье, разве что силой на меня натянешь.

По правде говоря, платье можно бы и надеть – оно, вероятно, выглядело бы не так нелепо, как широченная ночная рубашка, да еще замызганная после долгого путешествия, – но шел бы он к черту, этот всадник, со своими указаниями.

Голод испускает еще один страдальческий вздох.

– В последний раз прошу по-хорошему. Надень.

– Нет.

Клянусь, я вижу в темноте его злобную ухмылку.

– Ну ладно.

Ладно?

Я продолжаю недоумевать, даже когда он уже приближается ко мне. Но тут он снимает с пояса кинжал.

– Что ты?..

Он хватает мое платье за ворот и… кр-рак! Голод проводит лезвием по ткани, рубашка разлетается на две половинки, и мое тело остается обнаженным.

Я почти шокирована.

– Это была твоя единственная одежда на смену, так ведь? – говорит этот мерзавец. – Жаль, что она испорчена. А теперь надевай это долбаное платье.