Голод

Мы едем по круговой подъездной дорожке. Я вижу горстку людей Жнеца, слоняющихся по двору, но мое внимание привлекает немолодая пара и двое угрюмых мальчишек-подростков, стоящих перед домом. Рядом еще одна женщина, совсем старая. Скорее всего, передо мной три поколения одной семьи, и все они ждут нас.

Голод подъезжает прямо к ним – так близко, что я вижу неуверенную улыбку на лице женщины и дрожащие руки ее мужа. Они надели все лучшее. И хотя бо2льшую часть жизни я завидовала таким семьям, огражденным привилегиями от мирских тягот, сейчас я чувствую сильнейший страх за них. Богатство привлекло к ним внимание худшего человека на свете.

Жнец резко останавливает коня, и я почти чувствую, как игриво он настроен. В тот самый миг, когда он собирается спрыгнуть с лошади, я хватаю его за бедро, впиваясь пальцами в мышцы.

– Пожалуйста, что бы ты ни собирался делать, не делай этого, – тихо говорю я.

Голод наклоняется к моему уху.

– Это же самое веселье, цветочек. Ну-ка, пусти.

Он вырывается из моих рук, спрыгивает с коня, и я остаюсь сидеть в седле одна.

Голод в мгновение ока выхватывает свою косу и приближается к семье. Его сапоги зловеще похрустывают по гравию подъездной дорожки. Вид у него устрашающий. Достаточно посмотреть на него несколько секунд, чтобы с неизбежностью стало ясно: это не земной человек.

Как только Жнец шагает вперед, его люди окружают хозяев дома.

О господи!

Мальчики, до сих пор стоявшие с угрюмым видом, теперь выглядят испуганными, а супружеская пара просто в ужасе. Только старуха не поддается страху: у нее скорее вид покорности судьбе, словно она уже видела все это раньше.

Голод подходит к семье вплотную и заносит над ними косу. Он стоит ко мне спиной, но я все равно напрягаюсь.

– Добро пожаловать в наш дом, – заикаясь, произносит женщина.

– Ваш дом? – переспрашивает Жнец так, словно не верит собственным ушам, и качает головой. – Боюсь, мои люди обманули тебя, если представили меня как гостя.

Я закрываю глаза. Не могу на это смотреть.

– Кажется, нужно внести ясность, – продолжает он. – Ребята?

Крик матери становится для меня последней каплей.

– Стойте! – говорю я, открывая глаза.

Да, крик матери был первым толчком, но сейчас меня неотразимо притягивает взгляд бабушки. Мы встречаемся с ней глазами, и ее взгляд говорит: «Да что ты можешь сделать, девочка? Нельзя же вступать в единоборство с бурей и надеяться на победу».

Люди Голода не обращают на меня внимания. Пока я пытаюсь слезть с коня, они уже уводят всю семью.

Голод поворачивается ко мне, его глаза сужаются.

Я все еще пытаюсь выбраться из седла, что с раненым плечом совсем нелегко. В конце концов я падаю с коня и вскрикиваю, ударившись о землю.

Жнец направляется ко мне. Вдалеке слышны голоса хозяев дома, громче и громче. От этих звуков у меня все сжимается внутри. Никто не думает, что жизнь может так быстро измениться к худшему… пока это не случается.

Даже я не ожидала такого, а уж мне ли не знать, как это бывает.

Подойдя ко мне, Голод грубо поднимает меня на ноги.

– Попробуй еще раз помешать мне, и я сделаю так, что будет намного хуже, – обещает он.

Я вздергиваю подбородок.

– Пошел ты.

В ответ он хватает меня за запястье здоровой руки и тянет к двери ранчо. Крики вдалеке уже достигают крещендо. Я вся дрожу, меня переполняет страх и безнадежность. И еще гнев. Тлеющий праведный гнев.

Голод пинком распахивает входную дверь. За ней стоят его люди.

– Соберите жителей этого города и найдите такое здание, чтобы они все там поместились, – объявляет Голод. – Сегодня вечером я хочу, чтобы в мою честь был устроен праздник.

Глава 22

Меня бесцеремонно затаскивают в комнату.

– Будешь сидеть здесь, – говорит Голод.

– А то что? – с вызовом спрашиваю я.

Всадник подходит ближе.

– Сиди здесь.

– Заставь меня.

Он кривит рот в зловещей улыбке.

– Отлично. Только помни: ты сама напросилась.

Прежде чем я успеваю вникнуть в смысл его слов, Голод снова хватает меня и тащит к кровати.

– Что ты де…

Жнец швыряет меня на матрас. Когда я пытаюсь сесть, он упирается коленом мне в грудь.

Я отбиваюсь изо всех сил, но толку мало: плечо все еще болит, к тому же я устала после целого дня в седле.

– Отвали! – рычу я.

Но Голод не отваливает, а хватает меня за подол грязной после долгого пути ночной рубашки. Наступает секундная пауза: я понимаю, что именно он собирается сделать.

– Не надо, – говорю я.

Он не слушает.

Отрывает от моего так называемого платья полоску ткани и этой полоской приматывает мое запястье к столбику кровати. Я пытаюсь вырваться, но ткань держит пугающе крепко.

– Так вот какой у тебя фетиш? – спрашиваю я, кипя от ярости. – Я бы не заподозрила в тебе человека, которого возбуждает связывание, но, в конце концов, я и злодея в тебе не заподозрила.

Голод отрывает от платья еще одну полоску, и оно сразу же превращается из старушечьей рубашки в нечто слегка непристойное.