Их шаги эхом проносились по коридору. Уже вдали от шума и грохота машинного отделения Аяана спросила резким голосом:
– Что случилось?
– Просто идем со мной,
Аяана посмотрела на него и почувствовала, как дрожит, поэтому поправила комбинезон, чтобы отогнать внезапный страх. Спутник протянул ей руку. Девушка не отреагировала, и они порознь вышли в мир Сямыня с его благоуханным, напоенным дождем воздухом, который пах цветами и невидимыми специями. От ветра по морю бежала рябь, листья шелестели.
Сердце Аяаны едва не вырвалось из грудной клетки.
Мухиддин.
Зачарованный новой жизнью, опьяненный постепенно возрастающим благосостоянием в семье и делах, снова влюбленный в окружающую действительность, Мухиддин чувствовал себя неуязвимым. Он взял перерыв в работе на Пембе, чтобы торжественно вернуться на остров Пате, где требовалось кое-что сделать. Следовало убедить Мехди переехать в Мозамбик и уже там развернуть судостроительную и ремонтную мастерскую. Еще Мухиддин хотел нанять лодку для жены. А также сделать ей сюрприз, заново перекрасив и обставив оба их дома. С такими планами он прибыл на Пате с тремя рабочими с Пембы и из Момбасы.
Эти детали Аяана узнала намного позднее, когда расспрашивала на Пате одного человека за другим о том, что они видели, слышали или думали о Мухиддине до того, как тот исчез.
Он объявил:
– Об этой стране должны вновь заговорить.
Затем передал часть своих старых фолиантов в школьную библиотеку. Насмешливо проинформировал владельцев лодок, что тем следует расширить услуги, потому что иммигранты из Европы ищут легкие способы проникновения из Омана в Мозамбик и Анголу по морю и готовы платить авансом в евро.
Молодежь прислушалась к Мухиддину и начала искать контакты. Сам же он днями следил за ремонтом дома и предлагал дополнительную подработку тем из жителей острова, кто давно сидел без дела, а также произносил пламенные речи, запугивал, учил и даже зарезал козу – как в качестве благодарности, так и желая поделиться наградой. Ночами же и вечерами снабжал травами и тониками, включая привезенные с Мозамбика, вновь вошел в круг
Худхаифа сообщил Аяане:
– Мухиддин светился, словно побывал в раю, и говорил, что теперь любит весь мир.
Портной сообщил Аяане:
– Твой отец посетил нас, будто солнце сошло с небес.
Дюра, бывшая одноклассница, теперь замужняя женщина с тремя детьми, припомнила, что Мухиддин пытался утешить убитую горем мать Сулеймана. Рассказывал, что ее сына теперь показывают на «Ютьюбе». Что тот теперь стал сильным, щеголяет густой бородой и носит черный платок на голове, как многие мужчины в эти дни, а еще имеет собственный гранатомет, желает власти халифата над всеми неверными, включая жителей Пате, и обещает вернуться на родину как праведный огонь. Мухиддин также говорил, что это хорошие новости и что в таком случае древний остров поможет усмирить в душе Сулеймана пламя, разожженное чужим фанатизмом. Би Амина застонала, запричитала и заплакала, услышав эти слова, заставив смутиться отца Аяаны. Он всплеснул руками и спросил, разве не рада мать услышать о возвращении сына домой, а затем хотел показать ей видео из интернета, но ссылка больше не открывалась.
Мухиддин проводил б
Мухиддин сразу понял, что сумеет убедить переехать только обоих корабелов, однако старик-китаец не желал покидать Пате, и постепенно уговоры превратились для всех троих в повод для бесед на разные темы в октябрьский сезон миграции стрекоз, поводом вспомнить Аяану, обсудить ее жизнь в Китае. Мухиддин выспрашивал у Мзи Китваны слова на мандаринском, чтобы удивить приемную дочь, а однажды сообщил Мехди, что экспериментирует с прощением.
– Это как? – уточнил тот с интересом, так как желал испробовать метод и сам.
Мухиддин тогда не ответил, лишь постучал себя по носу заговорщическим жестом, загадочно блеснул глазами и пообещал, что чудеса явят себя при следующем его визите на Пате.
– Еще мы говорили о Зирьябе и его исчезновении, – сообщил Мехди Аяане. – А еще о море. – Его взгляд затуманился воспоминаниями – не об упомянутой беседе, но о безбрежных водах.
Спустя два дня Мухиддин пришел к корабелам с покрасневшими глазами, всклокоченными волосами и – впервые с возвращения на Пате – без улыбки на лице. Он опустился на землю и долго молчал, водя взглядом по сторонам, лишь через час произнес: