Голос моря

– Зирьяб явился мне во сне. Где бы сейчас ни находился мой сын, дела у него обстоят плохо.

По словам Мухиддина, Зирьяб лежал на узкой металлической койке в крошечной комнате, залитый таким ярким светом, что можно было в деталях разглядеть превратившееся в сплошную рану тело. Во сне отец с ужасом чувствовал зловоние смерти, которое сочилось из разбитого сердца сына, и слышал его шепот сквозь слезы:

– Папа, хорошо, что ты пришел. Мне недолго осталось жить.

– Нет, не сдавайся! – велел Мухиддин и принялся трясти Зирьяба, бить его по щекам.

– Бесполезно, – вздохнул тот. – Видишь мое сердце? Оно гниет.

– Тебе нужно сердце? – вскричал тогда отец. – Возьми мое. Оно большое. Его будет достаточно.

Во сне он вырвал из груди сердце и отдал сыну, пока оно не начало биться уже в его груди.

– А как же ты, папа? – с отчаянием спросил Зирьяб.

Мухиддин сообщил, что тому придется жить за них обоих, как рассказывал потом Мехди. После чего поинтересовался у собеседников, что мог означать этот сон.

Все помрачнели.

– Это видение затронуло и нас тоже, – сообщил Мехди Аяане.

Чтобы успокоиться, мужчины заговорили о море, о лодках, о рыбе, о течениях и приливах. Мухиддин рассказал морякам о том, что знал, а затем, из желания облегчить душу, и о том времени, когда был абдом и как его тогда спас океан. Муэдзин объявил о полуденной молитве. Трое собеседников прервались, чтобы вознести хвалы небесам – каждый по-своему, – и вернулись к прерванному обсуждению.

– Море – самая древняя из историй, – сказал Мухиддин.

– Песня, – предложил свой вариант Мехди.

– Верно, и я их слышал великое множество. Но только одна несла оттенок цитрусов и меда. И я отведал ее.

– И я, – кивнул корабел.

– Как можно отведать песню? – воскликнул тогда внимавший их речам Мзи Китвана.

– Она находит тебя сама, в море, – ответил Мехди.

Мухиддин попросил его построить лодку и назвать ее в честь Муниры, пообещав оплатить работу вперед.

С этими словами корабел указал Аяане на дау, над которым еще трудился, после чего припомнил их разговор о Кении, почему она делала шаг вперед лишь для того, чтобы затем сделать восемь шагов назад. Еще Мухиддин рассказывал о Пембе, Мозамбике и тамошних обитателях.

– Посмотри, каким модником я стал. Gome la udi si la mnu kauvundo – «Жизнь в цивилизации влияет на людей».

Тогда они посмеялись.

Но Мзи Китвана настаивал:

– Так как же можно отведать морскую песню?

Молчание.

Плеяды казались особенно яркими и голубыми тем вечером. Трое мужчин смотрели на них.

– Сумею ли я когда-нибудь узнать, какова на вкус цитрусово-медовая песня моря? – умоляюще спросил Мзи Китвана.

– Я отвезу тебя в то место, где впервые услышал ее, – пообещал Мухиддин. – Но не могу гарантировать, что она появится вновь.

Два утра спустя они с Мзи Китваной поставили парус на возвращенной к жизни лодке и отправились в море. Никто не беспокоился о моряках, пока не прошло полных четыре дня. Телефоны не отвечали. Проплывавшие мимо рыбаки сообщили, что позавчера наблюдали странное голубое фосфоресцирующее свечение на воде. Оно мигало, словно кто-то пытался передать непонятное послание. Однако ни одна живая душа не видела ни Мухиддина, ни Мзи Китвану. На их поиски отчалила целая флотилия местных моряков. На шестой день Фунди Алмази Мехди взял на себя тяжкое обязательство позвонить Мунире, чтобы сообщить о пропаже ее мужа.

Услышав новости, она выждала еще сутки, прежде чем связаться по телефону с университетом Аяаны, умоляя, чтобы рядом с ней кто-то находился, когда она узнает о случившемся. Администрация учебного заведения, будучи в курсе личной жизни студентов, заручилась помощью Корая.

В простой прямоугольной комнате с зелеными папками на стеллажах и висящим в воздухе запахом недавно съеденной свинины свет лился золотистыми, мягкими лучами на лицо вестника в вельветовом костюме, отчего губы, произносящие ужасные слова, выглядели ярко-розовыми. Аяана осознала всю деликатность народа по тому, как местные жители сообщали плохие новости. Формальное послание содержало ровно необходимую толику сочувствия, легкий поклон и произнесенные мягким тоном факты без эвфемизмов – затем следовала пауза, чтобы дать переварить услышанное, и новый поклон. Поэтому, несмотря на желание выброситься из окна, лишь бы избавиться от душераздирающего, невыносимого ужаса, рвавшегося наружу, несмотря на желание вцепиться себе в волосы, лишь бы избавиться от внутреннего давления на голову изнутри, Аяана не могла так поступить. Из-за сочувственного поклона. И из-за Корая, который находился рядом, как валун, обняв ее на случай, если обезумевшей от горя девушке не захочется больше думать, двигаться или планировать. Тени, подобно горячим алым призракам, парили на периферии зрения. Но после того как вестник закончил выражать сожаления о причиненной боли, Аяана отстранилась от Корая и пробормотала:

– Спасибо, но мой отец сам является морем, а потому не мог утонуть. Он волна, но также и прилив. Он вернется.

Каждый день мать и дочь разговаривали по телефону. Сначала они слушали молчание друг друга.