Голос моря

Ребенок во чреве рос, и, когда Муниру не тошнило, она испытывала острое желание попробовать свежевыжатый сок, овощи или жареную рыбу. Эмоции разрывали беременную на части, она не знала, что делать, и, однажды потратив немного денег на паранджу, выходила на улицы по ночам в надежде, что случится нападение, которое избавит от дальнейшей необходимости нести груз ответственности.

В конце концов, все случилось не по ее вине.

Однако с Мунирой ничего не произошло, к ней никто ни разу не приблизился. Иногда она ходила к старой квартире, чтобы посмотреть, не горит ли там свет. Но всегда видела только темноту. В основном же сидела в своей комнате на матрасе, периодически выворачивая желудок в голубое ведро, выживала на чае с приправами и слушала по радио музыку, чтобы избежать собственных мыслей. Часто плакала, отчаянно нуждаясь в матери. Но та рассказала бы все отцу, а его разочарования Мунира бы не пережила.

Кенийские мелодии таараб доносились из бара, который располагался через шесть дверей.

Женщина пела с надрывом, со страдающей от желания душой:

Ewe ua la peponi
Waridi lisilo miba
Kwenu kakutoa nani kwenye maskani yako…

Мелодия приковала внимание Муниры, захватила ее в плен и не отпускала, пока не затихла.

А потом пришли кошмары.

В одно холодное утро она проснулась вся в поту от ужаса, который держался до самого вечера, после чего сменился отчаянием. Оно подтолкнуло едва осознающую себя девушку принять решение изгнать из себя существо. С этой целью она купила гербицид и крысиный яд. Но вместо этого едва не умерла сама, дрейфуя на самом краю сознания, среди пустоты. Постепенно чернота начала наполняться образами родных, матери и отца. Смерть дочери съест их заживо. Тогда она вызвала рвоту. Но спустя еще пару недель, устав бояться всего на свете, выпила всю банку противомалярийных таблеток. Это вызвало преждевременные роды.

«Наконец-то», – подумала Мунира и приготовилась к самому ужасному. Вода, таз, ножницы, полотенца, бинты, мусорные пакеты.

Будущая мать двигалась вместе с накатывающими волнами, выталкивая существо из своего тела и кусая губы, чтобы заглушить крики.

Муки родов длились двадцать восемь часов. Грязь: кровь, пот, дерьмо и хаос. В два часа ночи, когда на площади Тяньаньмэнь студенты устанавливали статую Богини демократии, из тела Муниры появилось на свет крошечное жалкое существо, похожее на сгусток бледно-бежевой глины. Оно не шевелилось. Тяжело дышащая мать схватила ножницы, чтобы перерезать по-прежнему связующую их с ребенком пуповину. Чтобы сделать это, пришлось прикоснуться к еще теплому окровавленному комочку, который слабо трепыхнулся. Это движение кинжалом пронзило сердце Муниры и взорвалось внутри нее, становясь огромным, как космос. И тогда она схватила дитя, инстинктивно очистила крошечный ротик от слизи и дунула, пока не послышался кашель и пока младенец не задышал сам. Он открыл большие глаза и потянулся маленькой ручкой к матери.

– Моя прелесть, – всхлипнула та. – Моя Аяана. – И прижала ребенка к груди.

Позднее, когда девочка зачмокала, Мунира завороженно смотрела на крошку, и мысли ворочались в голове медленно и неохотно, точно кирпичи. Именно тогда стало неважно, кто и что подумает о родившей вне брака женщине. Она теперь любила и готова была совершить любой подвиг и пережить любое испытание ради Аяаны.

Ради Аяаны Мунира даже рискнула вызвать неприязнь хозяйки дома, когда отправилась к ней и принялась умолять обучить, как заплетать косы, наносить макияж, делать маникюр, педикюр и массаж. Для начала строгая владелица салона взяла постоялицу-неумеху в качестве подсобной рабочей: подметать полы, стирать полотенца, приносить воду. Затем допустила к простым задачам: мыть волосы, сушить, делать педикюр. Постепенно дело дошло до маникюра, рисунков хной и всего остального. Мунира трудилась на комиссионной основе, мало-помалу учась всему, в том числе вежливо отклонять внимание мужчин, которые заходили сделать стрижку и даже обработать ногти. В конце концов многие стали просить именно новенькую в качестве мастера. Она же привыкла проявлять мягкость, смотреть скромно и смеяться тихо, чтобы сохранить хрупкое эго клиентов, скрывая за маской отвращение.

Заработанные деньги Мунира тратила на детское питание и оплату некоторых послеродовых услуг, усилием воли запрещая себе даже думать о доме и родном Пате. Под накидкой одежда выглядела все более потрепанной.

Через пять месяцев бесконечных трудов напряжение стало невыносимым. Не в состоянии сопротивляться, Мунира завернула дочку, вышла из крошечной каморки, не закрыв дверь, и пешком направилась в старую гавань, где договорилась с плывущим на Пате рыбаком о проезде, взамен пообещав готовить еду. Ради Аяаны она была готова на что угодно.

Эта готовность вскоре подверглась испытаниям.