Дни изгнанья… горчайшие дни!Их не петь, а замалчивать надо.Мне ли малая даже услада?Мне ли, мне ль и заката огни,Запах астр из осеннего сада?..Улыбаться уже не могу.Губы сомкнуты, как у пустынниц.Шаг устал от дорог и гостиниц…Вот вчера, чтоб рассеять тоску,Забрела в королевский зверинец.Вечер так же печальнейше шелВ небесах зеленеющих, дальних…Лист на тополях пирамидальныхОбрывался, трепещущ и желт…Много, много нас, сирых, опальных…А за сетками, как веера,Как живые большие тюльпаны,Жарко-пламенны, пышно-багряны,Утопая в разливах пера, —Чужды взору, гуляли фазаны.Вдруг вдали – средь пустого лужка —Увидала со странной тревогойЯ оленя, стоявшего строго,Светло-черные вскинув рогаК серебристому лунному рогу.Устремивши на север свой взгляд,Замер он, весь томясь и не движась…О, простор! О, болот моих рыжесть!О, олень, мой по горю собрат!Скоро ль, скоро ль я с ними увижусь?..Осень 1921София
6
Побегу – и чуть дышу, усталая…Петь едва начну – и перестану.Лишь в молитве сладко гнуться стану.Кончено. Намного старше стала я.Кос моих померкнувшее золотоУж заткали пронизи седые.Лишь глаза, как прежде, – молодые —Непонятно и ненужно молоды.Жизнь промчалась, яркая, как пошевниС золотым гремучим колокольцем…Счета не было цветам и кольцам!Уйма было дерзости хорошей в ней!Надорвались кони в скачке бешеной, —Пали, вороные, в синем всполье…Да, пора пешком на богомольеМне, как все мы, русские, кромешенной…Пробираться в пустыньки смиренныеПод дощатое глухое било, —Позабыть про всё, про всё, что было!Даже и про то… про незабвенное…Будь, душа, по-новому веселой ты! —Со Христом счастливы и седые.Но глаза мои, столь голубые?..Но глаза, что неугасно молоды?..
7
Лампаду синюю заправилаПеред московскою иконой,Благословенной, серебрёной,И стала около за ПравилоТворить молитвы и поклоны.Вдруг воздух комнаты натопленнойЗапах знакомой чайной розойИ легкой – русской – папиросой…Качнулась, ахнула озлобленно,Взглянула, полная вопроса….Два слова. Два лишь! И… всё брошено.Вновь – мир, и лунный хлад крещенский,И санный путь, наш деревенский,И лик твой нежный, запорошенный,Тот лик таинственнейше женский!..Кафе: убитые латании,Хромающие уанстэпы.А мнилось – вкруг леса и степи,И птичий свист, и пчел летания!..Нет! Не порвать мне наши цепи.Весной московской, волжской, крымскоюМы связаны нерасторжимо.Прости, Господь! Одной земли мы, —Сквозь грех и радость серафимскуюНесем обет свой нерушимо.<1922>