Голоса Памано

Жауме Серральяк превратился в сграффито на стене собственного дома, лишь бы этот парень не заметил его присутствия. И тут же разозлился на себя, поскольку если кому и надо что-то скрывать, так этому чертовому лыжному инструктору, а вовсе не ему, который просто вышел выкурить последнюю сигаретку на скамейке у дома, когда его жена и дочь уже легли спать. Однако, несмотря на это, он не шелохнулся, потому что в Торене уже давным-давно все усвоили, что с обитателями дома Грават лучше не иметь никаких дел. Этот тренер и сеньора Элизенда. Обалдеть! Получается, что сеньора, эта скромница, скупившая половину земельных угодий в округе и перепродавшая их потом, как говорят, за сумасшедшие деньги, святоша, якшающаяся с капелланами, канониками и епископом Сеу, получается, что она трахается с каким-то там лыжником.

– Я не верю.

– Но я это видел своими глазами. В чем мать родила посреди площади.

– Это невозможно. Чтобы сеньора Вилабру…

– У сеньоры Вилабру такие же ноги, как у всех. А если есть ноги, то есть и сочленение между ними.

Это была своего рода декларация принципов, которую Жауме Серральяк изложил за стаканчиком карахильо в таверне Ренде этому сукиному сыну из страховой компании, который категорически отказывался признавать, что поломка распределительного вала является несчастным случаем, а не следствием аварии.

– Поверь, мне это известно из надежного источника: мне в этом поклялся один несчастный, что живет прямо напротив ее дома, ну тот, что изготавливает надгробия и всякие там штуки из камня.

– Но это невозможно.

– Очень даже возможно: сеньора Элизенда Вилабру тешится с юнцами, а потом вышвыривает их на улицу нагишом.

– Получается вроде как оргия, что ли?

– Не знаю; за что купил, за то продаю. Я даже ни разу не был в Торене; мне ни к чему, я ведь занимаюсь страхованием, понимаешь?

– Да. Но то, что ты рассказываешь, очень серьезно.

– Мне об этом рассказал человек, который живет как раз напротив ее дома. Думаю, все так и есть.

– В деревне устраиваются оргии, сеньор уполномоченный.

– Я не верю.

– Распорядитесь провести расследование.

– Не вам мне указывать, что я должен делать. Наверняка это всего лишь наговоры кого-то, кто хочет ей навредить. Эта женщина очень, очень…

– Уверяю вас, мне это известно из достоверного источника. Из очень надежного источника.

– Как уполномоченный представитель, я считаю себя обязанным просить вас провести расследование, сеньор.

– Если все так серьезно, как говорят… – Озабоченное постукивание карандашом по столу.

– Я убежден, что это преувеличение. Грязные инсинуации кого-то, кто хочет ее очернить. Но все выяснится в процессе расследования, сеньор.

– Что ж, проведите его. Но помните: благоразумие, осмотрительность, сдержанность, тактичность и благопристойность, сеньор уполномоченный.

Сеньора Элизенда закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, словно желая воспрепятствовать проникновению в дом Грават слухов, которые, вне всякого сомнения, с этой минуты начнут расползаться по деревне и за ее пределами. Она услышала проклятие, которое процедил сквозь зубы Кике, а вслед за ним – громкие удары в дверь. Говорю тебе как есть: даже не натянув до конца брюки, он в ночной тиши принялся колотить в дверь дома Грават ботинком, крича открывай, или пожалеешь, и за несколько секунд до того, как в трех или четырех окнах стоящих на площади домов вспыхнул свет, сеньора Элизенда распахнула дверь, схватила Кике за волосы и втащила его в дом. Больше я ничего не видел, хотя на улице оставался еще долго, но все было так, как я тебе рассказываю, не сойти мне с этого места, если я вру.

– А теперь послушай меня. – Кике все еще держал ботинки в руке и тяжело дышал от ярости. Она, не глядя на него, сказала спасибо, Кармина, можешь возвращаться в постель, все под контролем.

– Но… вам звонят, сеньора.

– В такое время?

– Говорят, это срочно.

– Хорошо, я сейчас подойду.

– Что? Что я должен слушать? – Кике, задыхаясь от гнева, наконец обулся и отряхнул грязь с рубашки.

– Я не люблю повторять одно и то же. Если ты хоть одно слово скажешь кому-нибудь про наши отношения, тут же умрешь, я это тебе обещаю. И я не шучу.

– Ой как страшно.

– Что ж, попробуй – и увидишь. Учти, ресурсов у меня предостаточно.

– Сеньора, говорят, что…

– Спасибо, Кармина. – И не оборачиваясь к ней: – Я же сказала, что ты можешь отправляться в постель.

Когда Кике закончил одеваться, сеньора Элизенда вновь открыла дверь; прежде чем выйти, парень в бессилии сплюнул на пол и, глядя ей прямо в глаза, сказал а ты знаешь, я ведь трахнул твоего сына. Ему ужасно понравилось. Конченый педераст. Хочешь узнать подробности – звони.

Элизенда закрыла дверь за своей историей с Кике и, обернувшись, увидела в дверях гостиной Кармину, испуганную, в ночной рубашке; направляясь в комнату и не глядя на служанку, она сказала Кармина, завтра утром ты соберешь чемодан и покинешь этот дом.

– Но…

– Я оставлю тебе деньги здесь, на полочке…

– Сеньора, я не…

Но сеньора уже вошла в комнату и взяла трубку стоявшего на каминной полке телефона.

– Слушаю.

– Сеньора Вилабру?

– Да, это я.

– Я звоню по поводу вашего дяди.