Голоса Памано

Угрюмые типы исчезли, не удосужившись ничего объяснить новому алькальду; расследование трагической гибели безвременно ушедшего из жизни товарища по партии, дона Валенти Тарги Сау, сочли завершенным, официально признав смерть от несчастного случая. Однако История не учитывает, что ее герои одновременно являются чьими-то отцами, и лейтенант Марко, совершив акт мести, которая держала его на этом свете, не вернулся во Францию, навсегда оставив родные края, как это вынуждены были сделать жена Лота и Орфей, а углубился в ад гнева и остался в окрестных лесах, нет, не в ожидании возлюбленной Эвридики, цветущей оливы, виноградной лозы или счастливых лет в Содоме, а лишь потому, что желал присутствовать на похоронах своего заклятого врага и услышать стенания его родственников из Алтрона, которые, впрочем, на погребение не явились, а также его напомаженных прихвостней. И вот, вскарабкавшись на огромный дуб неподалеку от погоста, раскрасневшись от осеннего холода, он наблюдал за многолюдной погребальной церемонией, собравшей многочисленных членов Фаланги в парадной форме, ни одного военного, алькальдов Сорта, Риалба, Тирвии и Льяворси, какого-то начальника из Сеу или Тремпа, да еще, глянь-ка, все семейство Бурес из дома Савина, обитателей дома Нарсис, Филипа из дома Бирулес, ну как же без них-то. И еще семейство Мажалс. И лавочница Басконес, конечно, тут как тут. Однако лейтенант Марко так и не услышал ни одного всхлипывания, ни одного горестного стона, а ему так этого хотелось. Уже после полудня, когда воздух начинал пропитываться доносившимися из деревни соблазнительными ароматами, а Пере Серральяк закрыл кладбищенские ворота, Вентура слез с дерева, перепрыгнул через ограду, поцеловал могильную плиту своего сына, на которой было выгравировано «Семейство Эспландиу», с сожалением заметил, что железный крест покрылся ржавчиной, посмотрел на могилу Фонтельеса и с выражением робкого раскаяния, а может быть, оправдания, сказал ему привет, Элиот, дружище, после чего направился к свежей могиле; вытащил из-под штанины молоток и принялся наносить удары по плите, которую только что установил Серральяк и на которой с этого момента будет значиться: Вале Т рга С (Алтрон, 1902 – То на, 1953) Ал и Рук ль ого ния Дви ен орены благод чество. Потом с особым удовольствием вдребезги расколотил ярмо и стрелы. И пока Вентура занимался правкой надгробной надписи, он все время думал, как бы ему хотелось, чтобы на плите было выбито, что этот мерзавец умер в возрасте пятидесяти одного года, обосравшись от страха, потому что после всех многочисленных смертей, что он оставил за спиной, и всей ненависти и злобы, что он так щедро сеял на своем пути, ему была представлена возможность услышать голос и увидеть глаза старухи с косой еще до того, как она явилась за ним, аминь. Он нанес завершающий удар молотком по Алтрону, превратившемуся в А т он, но все никак не мог остановиться и продолжал бить по плите, потому что эйфория от содеянного наконец подарила ему слова, необходимые для того, чтобы обратиться с чем-то вроде молитвы к своему сыну: сынок мой незабвенный, кровиночка и горе мое, вот я и убил его, и твоя мать помогла мне это сделать, и он знает, что умер из-за тебя, сыночек мой, прости, что не пришел вовремя, Жоанет, но я был слишком далеко. Но теперь я исполнил свой долг, и ты можешь упокоиться с миром, сынок. И дай упокоиться и мне. И твоей матери. И твоим сестрам. Insáculo culorum. Я люблю тебя, Жоанет.

Завершив святое осквернение могилы, он с помощью уголька констатировал на плите: все фашисты должны сдохнуть и исчезнуть навсегда. На могиле Ориола начертал «Элиот», приговаривая ни в коем случае нельзя допустить, чтобы о тебе осталась такая ужасная память, сегодня же объясню своей жене, как все было на самом деле и что ты сделал для нас, дружище; нам еще столько всего нужно исправить. Я-то мало что могу сделать, ведь я всего лишь несчастный, вынужденный скрываться в горах в окружении верных друзей: холмов, гребней, пригорков, вершин, пиков, скал, оврагов, откосов и косогоров. Этот мир издавна был моим, еще с тех пор, как я сперва подпаском, потом старшим пастухом пас коров на горных отрогах, а после, став контрабандистом, переправлял товар через перевал Салау, или Негре, и наконец, уйдя в партизаны, пусть и с неохотой, но раскрывал тропы, тайники и прочие секреты гор товарищам по борьбе, таким как ты, отважный учитель; и вот, видишь, с тех пор я так и живу в вечной засаде, с занозой в сердце и с единственной мечтой в груди: во что бы то ни стало отомстить хотя бы за одну из множества смертей, что мне довелось пережить. Я знаю, что общая месть за всех – уже не мое дело. А с сегодняшнего дня я могу спать спокойно, друг мой. Мне это сказал Вентурета.